— Всего лишь еще одно имя.

— Чье?

Примо антистес серьезно посмотрел на сестру. Действительно серьезно. Пожалуй, только сестра умела это различать, и то часто ошибалась. Но не в этот раз.

— Ты точно хочешь его услышать? — переспросил он.

— Да, Манфред, хочу. Сейчас же.

Манфред выпил бокал, поставил его на стол. Налил еще, опустошив первую бутылку.

— Пауль фон Хаупен-Ванденхоуф, — сказал он, глядя Фридевиге в глаза. — Все еще магистр шестого круга Ложи и уже бывший адъютор Собрания.

Фридевига побелела. Фужер в ее пальцах покрылся тонкой коркой инея.

— Твой сынок передал Айнзахту три возвратника, которые потом Айнзахт передал вместе с указаниями астрологу из Вильсбурга, — продолжил Манфред. — Возвратники должен был получить курьер и передать кому-то еще — этого Айнзахт уже не знал. Он знал поразительно мало, сам даже не подозревал, что в посылке. Зачищать память ему не стали, только подправили по мелочи: даты, места, подробности, кое-какие имена. Восстановление оказалось задачей трудной, но возможной.

— И ты отпустил Айнзахта в Бергкнаппе? — сухо спросила Фридевига. Ее голос почти не дрогнул.

— Фрида, при чем здесь я? — дьявольски улыбнулся Манфред. — Просто магистр Айнзахт решил, что не готов к внезапному повышению, и счел, что его организаторские способности пригодятся в провинции.

— У тебя есть протоколы допроса?

— Да, вот здесь, — Манфред поступал пальцем по виску.

— Значит, — надменно усмехнулась Фридевига, — кроме твоего слова никаких доказательств вины Пауля нет?

— Фрида, я понимаю, тебе тяжело поверить, — сказал Манфред. — Ты настолько уверовала, что выдрессировала своих детишек, держишь их под контролем, что и мысли не допускаешь, что они могут предать обожаемую мамочку. Но это твой сын снял копии с твоего и Максима ключа. Это Пауль вынес из хранилища четыре талисмана возврата, замел следы и устроил так, что талисманы почти попали не в те руки. Но твой Пауль одного не учел: не только у любящей мамы есть два ключа и не только госпожа консилиатор иногда наведывается в хранилище с неплановой ревизией.

— Что с возвратниками? — спросила Фридевига, будто и не услышала речь Манфреда.

— А что с ними должно быть? — растерялся примо антистес. — Все три лежат в темном углу, покрываются паутиной.

— А что с делом о краже?

— Никакого дела никто не заводил, — сказал примо антистес. — Об этом знаем только я и ты.

— И упрямый дознаватель? — усмехнулась Фридевига.

— Упрямый дознаватель слишком упрям, чтобы хранить в своей голове чужие тайны.

Госпожа консилиатор немного помолчала, задумчиво постукивая ногтем по хрусталю фужера. Затем опустошила его одним махом и поморщилась, облизывая губы.

— Ну и что ты хочешь от меня, Манфред? — спросила она, словно ничего не произошло. Фридевига наплевала на нормы приличия и выманила из бутылки струйку белого вина, наполнившего фужер. — Чтобы я, полагаясь на одну только твою голову, выдвинула против сына еще и обвинения по девяносто восьмой статье?

— А чего хочешь ты?

— Спасти сына.

— Не поверишь, я тоже, — Манфред поднял бокал. — Между прочим, сегодня я уже спас неблагодарного щенка.

— Ты публично унизил его и бросил на растерзание врагам нашей семьи, — заметила Фридевига, глядя на брата поверх фужера.

— Но, согласись, — сказал примо антистес, с шумом отхлебнув вина, — это лучше, чем в скором времени оказаться бездыханным трупом.

— Что ты имеешь в виду?

— Твой Пауль — злобный хорек с неустойчивой психикой. Он вряд ли смог бы организовать похищение века, а значит, он всего лишь исполнитель и не самый добросовестный. Я бы сделал все гораздо изящнее, — похвастался Манфред. — Но память ему не блокировали, не терли и не правили — он слишком часто на виду у любимой мамы. Даже ты заметила бы в поведении припадочного сыночка странности, согласись. Но почти идеальный план почти идеального преступления накрылся из-за досадной случайности. А это значит, что курьер не передаст талисманы кому следует и дальнейшие планы так же накроются. Как думаешь, долго ли проживет после этого Пауль? — улыбнулся Манфред, заостряя черты лица. — Но сегодня праздник испортил противный дядюшка, обожающий портить всем веселье, довел несчастного мальчика до соплей и истерики, а кончилось все тем, что заботливой маме пришлось поместить сына под арест. Разумеется, домашний, со всеми удобствами. У себя под юбкой. Или правильнее назвать его «подъюбочный арест»? — задумался Манфред над справедливостью терминологии. — В любом случае, выковырять невиновного, но кругом виноватого Пауля из-под юбки мамы станет задачей нетривиальной. Уж если и есть что-то, что госпожа консилиатор охраняет и прячет надежнее растяжек и возрастных морщин, так это любимые дети.

— По-твоему, лучше посадить его на цепь, на хлеб и воду? И пытать, пока он не сознается в том, в чем ты его подозреваешь?

— Немного аскетизма и строгости пошли бы ему на пользу, — покивал Манфред со знанием дела. — Но любящее материнское сердце не выдержит такой жестокости. Поговори с ним. Погладь по головушке. Прижми, — он обрисовал ладонями округлости бюста сестры, — к материнской груди. Всплакни, если потребуется. Прочитай лекцию, что дружба с плохими людьми доводит до девяносто восьмой статьи. Намекни, что все еще можно исправить. Что любящая мама и заботливый дядюшка не бросят его в беде и даже помогут с дальнейшей карьерой, если он возьмется за ум. Ну а если материнская ласка, лекции и намеки не помогут, — сокрушенно вздохнул Манфред, — покажи ему вот это.

Чародей положил на стол неведомо откуда взявшийся в руке медный ключ и придвинул его пальцем к госпоже консилиатору. Фридевига отставила бокал, взяла ключ, внимательно рассмотрела его. Обычный ключ из успевшей позеленеть меди, покрытый царапинами от долго и частого пользования, матовый и блеклый от множества касавшихся его рук.

— Это… — Фридевига подняла на брата глаза.

— Да, копия твоего ключа.

— Которую снял Пауль?

— Это не имеет значения, Фрида. Просто покажи сыну. Во время лекции, — ухмыльнулся Манфред. — Ну что? Мы все еще представляем, что ты — глупая баба с гипертрофированным материнским инстинктом? — Манфред поднял наполненный из второй бутылки бокал. — Или мы спасаем твоего непутевого сыночка?

Фридевига спрятала ключ в рукаве строгого платья, взяла фужер и задумчиво постучала краешком по нижним зубам. Хрусталь то покрывался инеем, рисуя причудливые узоры, то оттаивал.

— Ты говорил, из хранилища пропали четыре талисмана, но, по твоим словам, вернули только три. Знаешь, что с четвертым? — сменила тему Фридевига.

— Знаю, — улыбнулся Манфред. — Хочешь послушать?

— Сгораю от нетерпения, — ледяным тоном заверила сестра.

Манфред устроился на стуле поудобнее. Его глаза хитро заблестели.

— Скажи, ты помнишь Гирта ван Блёда?

— Еще бы не помнить, — брезгливо поморщилась Фридевига. — Он делал из своих ассистенток банки с артом и практиковался на девушках в магии крови.

— Говорили, это ты поставила его главой КИРИ… за какие-то заслуги.

— Нет, его поставила Хелена Круммесбейн… за слишком длинный язык.

— Фи. Я бы даже за кресло ритора не согласился погрузиться в безграничные глубины этой старой нимфоманки!

— Почему ты вспомнил о ван Бледе? — не дала увести тему слишком далеко Фридевига.

— Почему?.. — сделал вид, что потерялся, но тут же вспомнил Манфред: — А, так потому, что последний возвратник болтался на его шее, представляешь? А теперь, дорогая сестра, попробуй угадать, где шлялся этот юный исследователь и любитель работать языком?

— Манфред, — закатила глаза чародейка, — у меня нет желания играть с тобой в угадайку.

— Фрида, ну так неинтересно.

— Манфред!

— В Шамсите, — послушно и кротко ответил первый мастер. — А знаешь, что самое забавное? Тут недавно ходили слухи, что Комитет Равновесия планировал тайную операцию на территории иностранного государства. Нелегальную, в обход всех статей Кодекса и постановлений Собрания Ложи. Что-то там связанное с захватом и вывозом из Кабира пары эмигрантов, вроде бы неких Дитера Ашграу и Вернера Зюдвинда. Но что-то пошло не так — кто-то опередил КР и вынудил несчастных потерпельцев от режима эмигрировать в лучший из миров без права на возвращение. Ходили и другие слухи, что эти двое — между прочим, давно считавшиеся почившими в бозе́ — как-то связаны с одной революционной партией…

— К чему ты клонишь, Манфред? — буркнула госпожа консилиатор, теряя терпение. — Хочешь обвинить меня в том, что я отдала приказ устранить этих горе-революционеров, начитавшихся Жана Морэ?

— Ну… — Манфред взболтнул вино в бокале, — ты любишь Ложу, а Ложе нужна Империя в том виде, в каком она есть. Тебе бы очень не хотелось, чтобы в Империи что-то изменилось. Так что да, это первая мысль,