Нет, не хотел он оставлять этого человека.

– Иди сюда, маршалла-баршалла! – усмехнулся капитан, спускаясь. – Разберемся как мужчины. Ты умеешь как мужчина поступать? Можешь даже нож взять. Да, правильно… – и Стольников рассмеялся, видя, как с капота машины на кучу мусора ступает вооруженный ножом чех.

Есть у людей дурная привычка – смотреть туда, куда планируют ударить. Некоторые, правда, делают наоборот. Еще не понимая, кто перед ним – опытный боец или просто мясник, Стольников пару раз дернулся вхолостую. Так и есть – куда смотрит, туда и пытается железо воткнуть…

И капитан тут же перехватил руку с ножом после очередного взмаха и, крепко зажав его кисть, ударил своим локтем против сгиба локтя боевика. Нож, как и предполагалось, улетел и исчез среди кирпичей и арматуры, но локоть не сломался.

– Тебе сколько лет, покойник?

– Тридцать, русская свинья!.. Но я еще буду жить, а ты сейчас гнить начнешь!.. – крикнул боевик и поднял свободной рукой дужку от кровати. Когда-то здесь стоял дом. В доме была квартира, а в ней стояла кровать. Кто бы мог предположить, что часть этой кровати спустя некоторое время послужит кому-то оружием?

– Крепок джигит! – похвалил Стольников, улыбаясь. – Что передать ослу, если встречу?

– Какому ослу, шакал? – прошипел, задыхаясь от боли и злобы, чех.

– Который трахнул твою маму тридцать лет назад?

Взревев, боевик бросился вперед и несколько раз, как саблей, махнул перед собой дужкой. Стольникову стоило немало усилий, чтобы устоять на бесформенной груде мусора.

Под следующий удар Саша подсесть успел, въехав в свою очередь локтем в брюшину чеху. Встретив на полном ходу локоть Стольникова, он глухо выдохнул, словно подавился кашлем, и по инерции полетел назад, вниз, к «уазикам». Дужка, несколько раз крутанувшись в воздухе, звонко ударилась обо что-то металлическое и перестала быть опасной.

А вот с финалом поединка случился конфуз. Прыгнув вниз, Стольников угодил обеими ногами в шаткую грудку кирпичей и завалился на бок, скатившись под ноги боевику. И в этот момент в голове раздался звон, будто ударили в колокол. Но все-таки капитан вскочил, нетвердо держась на ногах. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Стольников потряс головой, пытаясь прийти в себя. В этот момент прямо перед его лицом возникла физиономия чеченца, и Стольников, даже не видя поднятую над собой руку с зажатым в ней кирпичом, пробил в лицо изо всех сил, вложив в удар всю силу и помогая себе диким криком…

Он снова пытался встать и снова падал. В боксе это называется – нокдаун. После нокдауна бой можно продолжать. Найдя наконец точку опоры, он опустил взгляд вниз. Под его ногами, на капоте бежевого «УАЗа», лежал труп бородатого мужчины. Кровь заливала светлый капот и по его округлостям стремительно сбегала вниз. Кости носа боевика были раздроблены, и одна из них, проникнув при ударе глубоко внутрь, пронзила мозг. Боевик был мертв.

Пошатываясь, Стольников снял с трупа разгрузочный жилет и накинул себе на плечи. Взял автомат и повесил на шею. Скорее машинально, чем по необходимости, обыскал доступные для досмотра трупы. Добыча была не ахти какая, не было ни документов, ни карты, но имелась пачка «Кэмел», зажигалка и батончик «Сникерс». Лучшего Стольников и не желал.

Через десять минут, обойдя блокпост и догнав медленно вкатывающуюся в город колонну, помахал рукой сидящему на броне командиру первого БМП. В горнолыжных очках и шлемофоне он выглядел как командир танка в Персидском заливе.

– Братишка, до сорок шестой в Северном не добросите?

Командир улыбнулся, и белоснежные зубы его сверкнули жемчугом на фоне закопченного лица. Стольников узнал одного из командиров рот второго батальона. Свои!

– Ты чего это с молниями в петлицах, разведка? – спросил старший лейтенант и рассмеялся.

– Так я ж – разведка, – рассмеялся в ответ Стольников.

БМП остановилась, качнувшись, и капитан быстро заскочил на броню.

– Командир, – обратился Саша к взводному, – я заберусь внутрь, лады? А будут спрашивать меня на блокпостах, ты меня не видел, понял?

– За водярой ездил? – прокричал взводный в ухо Стольникову, когда двигатель взревел.

– Хуже, к бабе в Ханкалу!

Лейтенант махнул рукой – «не беспокойся».

«Очень хорошо», – подумал Саша, спускаясь в командирский люк под ноги взводному.

Были захвачены здание административного назначения и площадь перед воротами. Больницу разведчики оставили за ненадобностью. Маслов был снова с ними, доктор находился при нем, медикаменты отсутствовали. Так что само слово «больница» казалось теперь таким же бессмысленным, как, скажем, «склад», на который наткнулись Пловцов с Ключниковым. Прихватив тюк с несколькими десятками рубах и отрезами домотканой материи, они вернулись в здание, где теперь располагалось отделение.

Вообще названия в этом городе, как и сама жизнь, носили весьма условный характер. То, что называлось «больницей», могло быть театром, а «участок надзирания за порядком» – некое подобие правоохранительного органа – столовой. Кроме стен, стульев и столов, в городе не было никакой мебели в принципе. За сто семьдесят семь лет существования в этом городе людей их жизнь ненамного улучшилась. Каждый, кто оказывался в этом городе, вкладывал в него часть своего таланта, но этого было явно недостаточно – слишком мало людей, слишком мало талантов. Все, что удалось развить до совершенства, – это строгую иерархическую систему подчинения власти. Последние события все больше убеждали разведчиков в том, что свободомыслие здесь не в почете.

Здание, в котором теперь они находились, было выбрано Жулиным и штурманом не случайно. Во-первых, это был самый высокий дом в городе, с верхних этажей которого хорошо простреливались подступы к нему. При правильной обороне и достаточном количестве провизии и боеприпасов держаться здесь можно было долго. На что и рассчитывали разведчики, дожидаясь возвращения Стольникова. Во-вторых, захват этого дома много значил в психологическом плане. Слепо подчиняющиеся силе и авторитету горожане стали свидетелями слабости Трофима. Его резиденция захвачена. И теперь осталось лишь подтвердить, что это не было случайностью: город действительно во власти разведчиков. Навсегда.

Это были самые долгие сутки на памяти каждого из тех, кто держал оборону в доме. Незадолго до наступления темноты Айдаров, сидящий у окна верхнего этажа, заметил тень, скользнувшую вдоль стены одного из стоящих неподалеку строений. В первую ночь улицы освещались факелами, укрепленными в стенах домов. Теперь, когда крепость формально находилась в руках чужаков, никто не подходил к факелам и не зажигал их. Лишь на верхней части церкви светилась лампада с маслом. В храме ежедневно служили священник и несколько его подручных. Что бы ни происходило за последние несколько суток, лампада не гасла. Там, за стенами города, она была маяком, указывающим дорогу путникам. Но не все путники принимались в этой крепости гостеприимно… Свет от лампады не падал на улицы, лишь скудно освещалась внутренняя часть колокольни без колокола.