«Давид Гросс». И вот теперь он снова смотрел на неё так, будто в чём-то обвинял или подозревал.

«Господи, да что опять не так? — мысленно взмолилась Алекс. — Нормально же сидели».

Он был просто невыносим с этой его теорией заговоров и перепадами настроения. Всё ему мерещилось, что она какой-то агент, что её подослали то в винный погреб, то к нему в офис. Или у него из кабинета что-то пропало? И раз её брат вор, то и она.

Саша не знала, что думать. И хуже всего, что бесполезно было спрашивать, но она попыталась:

— Ты хочешь знать что-то конкретное? Или у тебя такая манера: всех во всём подозревать?

— Не всех, — он тяжело вздохнул. — Только тебя.

Ну, начинается!

— В чём? — всплеснула руками Алекс. — Давид, я ни в чём перед тобой не провинилась. Я тебя не просила даже прощать моего брата. Ты так решил, что не будешь подавать на него в суд. Я не… — Саша подскочила, словно из кресла вылезла пружина и ткнула её в ягодицу. Нет, хватит. Да сколько можно что-то ему объяснять и доказывать. — И вообще, знаешь что? — Она распахнула дверь. — Уходи.

«Иди к своей рыжеволосой. Или кто там тебя вдохновляет», — добавила она про себя.

— Выгоняешь? — спросил он холодно.

— Нет, блин, приглашаю. Отправиться в пешее эротическое путешествие. Без меня.

Будь он хоть Давид Гросс, хоть президент, хоть сам дьявол — надоело. Она устала перед всеми оправдываться за всё, даже за сам факт своего существования.

— Как скажешь, — с достоинством поднялся Давид. Надел пальто. И решительно вышел.

Саша захлопнула дверь и без сил прижалась к ней спиной. Сердце выпрыгивало из груди. Колени подкашивались. Она выгнала Давида Гросса. Она сошла с ума.

Глава 20

А ведь в какой-то момент, особенно после его откровений про хобби, ей показалось, что сейчас он предложит: посидеть в кафе, сходить в кино, встретиться. Что-то из ряда вон выходящее, чего никогда не делал.

Алекс всё время казалось, что он лучше, чем делает вид, что хотел бы раскрыться, но не может, не привык пускать никого дальше порога и каждый раз словно с опаской выходит на крыльцо с желанием впустить её в дом, но потом что-то внутри него побеждает, какой-то блок, страх, рефлекс, и он с треском захлопывает дверь у неё перед носом.

На ватных ногах Алекс подошла к окну.

— Я же сказал не курить в машине, — рявкнул Гросс на сидящую там женщину. — Какого чёрта?

Дверь за собой он тоже захлопнул зло, слишком сильно. И судя по тому, как резко выехал его внедорожник, под звук клаксонов вынужденных срочно тормозить машин — водителю тоже досталось.

«Ну так тебе и надо», — злорадно подумала Саша. А потом… потом вдруг расплакалась.

Она вдруг снова почувствовала себя такой одинокой, такой обессилевшей и такой несчастной, что сползла спиной по стене и разревелась сидя на полу.

«Какого чёрта ты вообще припёрся?» — всхлипывала она, размазывая по лицу косметику.

Остался бы мечтой, неправдой, сказкой, воспоминанием. Это бы она пережила. Как-то справилась бы, сама себе придумала его таким, каким хотела видеть. Сама влюбилась, сама разлюбила. Сама короновала, сама низвергла. И как-то бы жила.

Но нет, ему надо было явиться и всё испортить. Растоптать снова, теперь её мечту. Пусть робкую, пусть несбыточную, пусть совсем невесомую, но она помогала Алекс жить, верить и бороться. Помогала ложиться и засыпать, вставать и ехать на работу. В ненавистный банк, к мерзкому брату и разочаровавшему её окончательно отцу.

Чёрт бы тебя подрал, Давид Гросс!

Александра поднялась с пола. Захлопнула ноутбук, засунула в сумку вместе с ним бумаги, что так и не прочитала. Всё, что за эти несколько недель хотела узнать, она уже узнала. Вернее, и так знала. Что ненавидит цифры, презирает брата, не уважает отца и не нуждается в этой работе.

Побросав в сумку мелкие приятные безделушки, которыми оброс стол за время её недолгой службы в банке, она кинула внутрь и чёртову визитку Гросса. На ходу натянула пальто и постучала в кабинет отца.

— Пап? — заглянула она, когда ответа так и не услышала.

— А, Санёк, — поднял на неё глаза отец, выходя из глубокой задумчивости.

Вид у него, слабо говоря, был убитый. Лицо бледное, на лбу испарина, губы бескровные, серые. Словно кто-то умер, или рухнула биржа, или…

— Пап, что случилось? — Алекс замерла.

— Он не подал в суд, как и обещал, — ответил отец бесцветным голосом. — Но у него есть доказательства, что, как и с «ТОР-Групп» Ярослав провернул махинации с другими клиентами. И за то, чтобы уже они не подали в суд, просит… — отец прочистил горло, словно его резко перехватило.

— Что? — не выдержала Алекс. — Папа, что просит Давид Гросс?

— Загородный дом, — ответил отец севшим голосом.

«То есть винокурню, кукурузные поля и бурбон? — застыла она как громом поражённая. — Отцовский знаменитый бурбон?»

Если Давид Гросс хотел растоптать, уничтожить, убить её отца, то не мог придумать способа лучше — забрать у него то, что для него действительно ценно.

Не дочь, не сына, не банк — бурбон.

Его гордость. Его богатство. То, чем он дорожил больше всего.

Одного только Саша не могла понять: за что? Дело ведь не в деньгах, украденных у «ТОР-Групп» Ярославом, как она думала. Нет, это что-то большее, что-то личное, что-то, чего Саша не знала.

— А ты что хотела? — спросил отец, сидя в кресле опустив плечи, бессильно уронив руки.

— Да так, неважно, — налила она воды, поставила перед отцом стакан. Видимо, и правда неподходящий день сообщить, что она уходит, и не нужно ей ни место вице-президента, ни банк. — Выпей. И таблетку прими. У тебя с собой?

— Да, — посмотрел отец на ящик стола.

Саша сама выдавила пилюлю из облатки, сунула отцу в рот, проследила, чтобы он проглотил.

— Мы что-нибудь придумаем, пап. Обязательно придумаем, — когда лицо отца порозовело, сказала она.

— Что тут придумаешь, — обречённо покачал он головой. — Я ведь знал, должен был знать, что на одном разе Ярос не остановится. Знал, что ему будет мало. Что снятое обвинение его не образумит.

Саша развела руками.

— Ты всегда был к нему слишком добр. Слишком снисходителен. Слишком его… любил.

Отец посмотрел на неё исподлобья. И промолчал.

И она не смогла спросить: за что. Любовь чувство иррациональное, она просто есть или нет, даже отцовская. Даже материнская. Её не заслужить, не завоевать, не купить. И не избавиться от неё по собственному желанию. Как бы Саша ни