она вдруг застыла, с громким стоном запрокинула голову и забылась от удовольствия.

Он кончил вместе с ней в два толчка. И уплывая за край, где они сейчас были вместе и только вдвоём, услышал своё имя, что она выдохнула:

— Давид!

Они долго молчали.

Казалось, полную тишину нарушает лишь звук их бьющихся сердец.

Давид решил, что окончательно сошёл с ума, когда поймал себя на мысли, что хочет её обнять и никогда не отпускать. Но когда он это осознал, в него словно плеснули толчёным льдом, он очнулся.

Вышел из неё, глядя в сторону, поспешно привёл себя в порядок. Порванные трусики, задранная юбка, разведённые ноги — ему не надо было смотреть, чтобы это видеть. Больше всего это походило на расправу, а не на то, чем оно изначально задумывалось — маленькая сладкая месть.

«Ну, всё. Дело сделано», — выдохнул Давид.

А когда торопливо застегнул ширинку и повернулся, увидел, что Алекс уже соскользнула со стола, запахнула растерзанную кофточку, одёрнула мятую юбку, и, не глядя на Давида, пыталась привести в порядок волосы. Кажется, занятие было бесполезным — вид у неё был потрёпанным: губы припухли, ноги дрожали, под глазами залегли круги, словно они провели в постели всю ночь, а не быстренько перепихнулись на столе.

Это не лезло ни в какие рамки, точнее, выходило за все рамки, но идея о целой ночи вместе Давиду понравилась, а потом ещё об одной, и ещё. Он, конечно, отмёл эту мысль, зная, что видит Алекс Квятковскую последний раз, но странное тоскливое чувство осталось.

Наверное, Давид, что-то должен был сказать. Но, глядя, как она пыталась спрятать под шарфик растерявшую пуговицы блузку, боялся раскрыть рот, потому что на ум шло что-то совершенно вопиющее вроде: «Останься!» или «Я позвоню?». И он молчал, осознавая, что ещё чуть-чуть и она уйдёт.

Ещё совсем немного — и он потеряет её навсегда.

Давид отмахивался от этих назойливых мыслей, пытаясь убедить себя, что ничего не изменилось, всё так, как и должно было случиться ещё два года назад, она уйдёт — и он про неё забудет. И точно знал — что-то не так. Не мог понять почему хочет, чтобы всё закончилось по-другому. Чтобы оно не закончилось, а только началось. Чтобы…

Его разозлило, что она на него даже не смотрит.

— Алекс, — окликнул её Давид. — Я не буду подавать в суд на твоего брата.

Она подняла на него глаза. Медовые, колдовские. Исцеляющие. Полные слёз.

— Думаю, ты прав, — сказала она и улыбнулась. — Это я не забуду. Никогда.

Подхватила пальто.

Словно в замедленной съёмке Давид видел, как она входит из его офиса, как за ней закрывается дверь, как пустеет мир без неё, и всё становится бессмысленным. Как звонит телефон на столе, как оживает, вторя ему, мобильный. Как Давид стоит и молчит слишком долго. Бесконечно долго.

А потом его словно толкнули.

— Алекс! — рванул он следом.

Пробежал по галерее, ворвался в холл. Увидел её у лифтов.

— Давид! — окликнул его чужой женский голос.

Ему словно поставили подножку. Он даже не понял, откуда его окликнули, кто. Сейчас он никого не хотел видеть, кроме Алекс.

— Давид Борисович, — прозвучал следом извиняющийся голос регистратора. — Я говорила, что вы заняты, что не нужно ждать…

— Я разберусь, — перебил её Давид и перевёл глаза на женщину, что назвала его по имени. Рыжие волосы. Виноватый взгляд. — Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Ты обещал… звонить, — оправдывалась она, теребя конец шарфа.

— Ну раз не звонил, неужели трудно догадаться, что это значит, — смерил Давид незваную гостью злым гневным взглядом.

— Но я подумала…

Конец её блеяний Давид не услышал — он увидел, что пришёл лифт. Увидел, как Алекс улыбнулась, по-королевски горько и понимающе. А потом двери лифта за ней закрылись.

— Чёрт бы тебя побрал, Лина! — взорвался Давид на ни в чём не повинную женщину.

Он и правда обещал. Он даже собирался, но заработался, забыл. Он… впрочем, какая разница сейчас, что у него были причины не найти пару минут, чтобы набрать её номер.

— Я занят. Уходи, Лина. И никогда здесь больше не появляйся, — показал рукой на выход. — А ты, — повернулся он к администратору. — Ищи себе другую работу.

Давид решительно вернулся в свой кабинет. Хлопнул дверью. Одной. Второй.

И только когда гнев утих, понял, что не так.

Он забыл про презерватив. Первый раз в жизни Давид Гросс забыл о контрацепции.

Он к чёртовой матери забыл обо всём, когда в его объятиях оказалась Алекс Квятковская.

Глава 16

Александра не помнила, как доехала, как пришла домой.

Она помнила, как, не снимая пальто, сразу пошла к отцовскому бару и налила себе целый стакан чего-то крепкого чайного цвета. Как огнём горело горло, когда, выдохнув, она пила, глотала терпкую обжигающую жидкость как лекарство. А потом упала на свою кровать не раздеваясь.

Ночь, полная сновидений, а может, воспоминаний, что вспыхивали в воспалённом мозгу то статичными картинками, то короткими фразами, то целыми отрывками. Мать, отец, кукурузные поля, винокурня, фонтан с Посейдоном и… Давид, Давид, Давид. Его глаза, его улыбка, его желание, его слова…

Алекс проснулась, когда за окном едва забрезжил рассвет. И могла без преувеличения сказать, что проснулась другим человеком. Не потому, что в её жизни случился первый секс, а потому, что эта встреча всё изменила. И куда больше в её душе, чем в её теле.

Она долго стояла под душем, словно смывая с себя прошлое, опасные иллюзии, в которых так долго жила, его запах. Долго сушила волосы. Долго перебирала гардероб, безжалостно выкидывая всё, что когда-то составляло его основу — безликие платья, бесформенные юбки, устаревшие кофточки.

В брючном костюме, отчаянно подчёркивающем талию и блузке с рисунком из осенних листьев в тон волос, она спустилась на завтрак.

Ярослав присвистнул. Отец застыл с открытым ртом.

Александра поздоровалась, села на своё место, налила кофе и с аппетитом принялась за еду.

— Как прошла встреча? — первым молчание нарушил отец.

— Хорошо, — равнодушно ответила Алекс.

— Ты договорилась? — осторожно уточнил он.

— Он тебя трахнул? — оживился Ярос. — Скажи, трахнул?

Алекс смерила его ледяным взглядом.

— Чёрт! — он в отчаянии швырнул на стол вилку, которой вяло ковырял омлет. — Я же говорил: у него не встанет, да ни у кого не встанет на твои старушечьи обноски. Говорил: одень что-нибудь поприличнее, — он похлопал по карманам в поисках сигарет.

— Надень, — ответила Алекс. — Правильно говорить «надень».

— Да какая на хрен разница! Надень, одень! — Ярослав выбил из пачки сигарету. Чиркнул