– В его годы я чаще заглядывался на девиц, нежели упирался глазами в Священное Писание, – вторил ему Генрих. – Гляди, брат, – он кивнул на Роберта, разглядывающего на капители одной из колонн мраморные фигурки из какого-то библейского сюжета, – вместо веселья он занят созерцанием святых. – Затем герцог указал на Рено: – Монах танцует, король молится! Не кажется ли тебе это противоестественным, брат?

– Ты предлагаешь отругать монаха?

– Упаси тебя бог! Я был сегодня в церкви; клянусь распятием, этот малый знает свое дело. Пусть отдохнет, не надо ему мешать. Но как заставить мальчишку последовать его примеру?

– Быть может, подружить их?

– О чем ты, Гуго? И без того Роберт с тех пор, как узнал про монаха, не отходит от него.

– Он ищет в нем духовного наставника, но нам нужно совсем иное. – Король поглядел на Можера: – Сможет твой приятель вразумить моего сына, отвратить его от духовного и привлечь к мирскому? Пойми, мой наследник должен быть королем, а не святошей.

– Боюсь, государь, такой подход к делу совсем выбьет его из колеи. Таким наставником может быть кто угодно, но не монах. Как бы Роберт, узрев в этом богохульство, не побежал жаловаться епископу на нового священника.

– Тогда сам возьмись за это!

– Я уже пробовал, государь, по вашей же просьбе, сблизить Роберта с молоденькими фрейлинами. Помните, это было в Лане? И что же? Ни черта из этого не вышло. Братец уперт, как сто ослов. Едва приблизится к нему одна из них или попробует заговорить, у него тотчас отсыхает язык, и он каменеет, превращаясь в столб. Точь-в-точь как жена Лота. А когда я спрашиваю его, он начинает мямлить о несчастной любви, вспоминает некую девицу, которую любил, но ее отняли у него.

– Не та ли это история с дочерью какого-то бедного дворянина? – спросил Генрих у брата. – Помнится, это было в прошлом году.

– Так вот оно что, – протянул король. – Выходит, всему виной несчастная любовь, которая разбила его сердце, отвратив от всего мирского? Однако он никогда не поделится этим со мной, а следовало бы.

– Мне он тоже ничего не рассказывал, всё только вздыхал, – сказал Можер. – Но что за история такая, государь, не поведаете ли? Узнав обо всем, мы вместе попробуем что-нибудь придумать.

– Как-то на одной из улиц Роберту повстречалась некая девица, одних с ним лет, как выяснилось позже, дочь разорившегося барона. Случилось это так. Они с Робертом выходили из церкви. Не знаю уж, как это вышло, но оба тотчас потеряли голову от любви. Узнав, где живет девчонка, Роберт стал тайком наведываться к ней, случалось, пропадал там целыми днями. А однажды пришел ко мне и заявил, что женится на ней. Я запретил ему даже думать об этом. Кто он? Сын герцога франков! Разве о такой партии для сына мечтал я? К тому же он был еще слишком юн. Так я ему и сказал. Но он и слушать ничего не захотел и, несмотря на мое запрещение, опять ушел к ней. Тогда я позвал к себе отца этой нимфы и разъяснил ему суть вещей, потребовав, чтобы он запретил дочери встречаться с моим сыном. Он пообещал, но, по-видимому, ему льстило такое знакомство. Может быть, он втайне надеялся и на родство. Однако я не мог этого допустить и, когда Роберт вернулся, в наказание за непослушание запретил ему выходить за пределы дворцовой ограды и приставил к нему стражу. Потом добавил, что если я узнаю о том, что он вновь нарушил мой запрет, то отправлю девчонку в монастырь. Это подействовало. Роберт проплакал несколько дней кряду, а потом поутих и замкнулся в себе, перестав с нами общаться. Однако верные слуги донесли мне, что он готовит побег и собирается навсегда исчезнуть из города вместе со своей наядой. Что было делать? Я послал своего человека в дом к этому дворянину, и тот передал ему мой приказ – покинуть город. В противном случае его дочь отдадут в монастырь. Как рассказывали потом, отец начал уже собираться в дорогу, как вдруг обнаружил, что дочь исчезла. Он принялся за поиски, но тут соседка сообщила ему, что его дочь подалась в женский монастырь Нотр-Дам де Шан. Такой один близ Парижа. Пусть там ее и ищет отец, так сказала девица этой соседке.

Я поговорил с Робертом, сказав, что это всего лишь мимолетное юношеское увлечение, которое со временем пройдет, потому что такого добра будет у него в жизни еще много. Но он не пожелал даже слушать меня. С тех пор он стал нелюдим, со мной говорит мало, да и то с неохотой, зато с головой погрузился в религию. Утешения ли он ищет, ответов на мучающие его вопросы, либо жалуется Богу на свою судьбу – кто знает, только неизменными собеседниками его в последнее время стали монахи. Им он и вверил себя полностью, не думая о будущем, а лишь ища утешения в своей несчастной любви. Вот и вся история. Что теперь скажешь, Можер? Генриха не спрашиваю, он в ответ лишь разводит руками. Хочу знать, что думаешь ты.

– Что ж, скажу, коли просите, – простодушно ответил Можер. – И хотя я ни черта не понимаю в любви, но мне жаль Роберта. И девчонку тоже. Ведь они юнцы, и это у них впервые. Разве можно было так, топором, по этой первой любви? Так недолго и загубить юные души, а вместо сына и помощника нажить себе врага.

– Что же, по-твоему, я должен был делать? Поселить папу с дочкой у себя во дворце и спокойно наблюдать, как у девчонки начинает расти живот? А потом вместо дочери соседнего короля женить сына на неровне, поставив, таким образом, под угрозу безопасность границ своей территории и заслужив при этом справедливый укор знатных людей королевства? Пусть так, но на этом бы и прекратил существование род Робертинов, ибо после такого союза не быть уже Роберту герцогом франков, а потом и королем!

– Король прав, – промолвил Генрих, – знать и в самом деле не простила бы такого союза. Сам знаешь, сколь щепетильны герцоги и графы в вопросах родства. Тому пример Карл Лотарингский.

– Что ж, – ответил Можер, – наверное, вы оба правы. Однако, думаю, государь, вовсе не обязательно было бы их женить. Проще бы, на мой взгляд, закрыть глаза на эту любовь. Со временем, как правило, это проходит. А потом, когда перемелется зерно, насыплется новое.

– Как знать, сколь затянулась бы и к чему привела такая любовь. Чем глубже вонзается меч, тем страшнее рана. Однако ни к чему черпать воду решетом, дело сделано.

– Отчаянная девчонка попалась Роберту, – усмехнулся Генрих. – Не каждая уйдет в монастырь ради отца. Наверное, отсюда им некуда было больше идти, а отец – единственное, что у нее осталось в жизни…

– Довольно! – резко оборвал его король. – Теперь мне хотелось бы услышать совет, и если он подойдет, я воспользуюсь им. Говори ты, брат.

– Я мог бы подсказать выход, если бы такое оказалось возможным. Но, увы, болото не возвращает свою добычу.

– Если я правильно тебя понял, ты предлагаешь вернуть малышку домой?

– Я говорю только, что это было бы наилучшим, чтобы заставить глаза мальчишки засиять от счастья, а тебе наконец заслужить уважение сына и обрести отцовскую власть над ним. Нормандец прав: ливни не вечны.

– Что скажешь ты? – перевел Гуго взгляд на Можера.