Он бросил быстрый взгляд вниз на ковер, где еще недавно видел поднос с бутылкой и апельсинами. Сейчас на нем ничего не было. Апельсины, вероятно, съедены, вино выпито, а бутылка вместе с апельсиновой кожурой в мусорном ведре.

– Ты очень похожа на Эмму, – сказал он просто, как если бы был уверен, что этой фразой все объясняется.

– Ну и что, что похожа?

– А то, что, увидев тебя с мужчиной, я увидел ее… Я был взбешен. А еще я подумал о том, что сейчас, когда в нашей семье траур, ты не имеешь права быть с мужчиной. Хотя бы ради нее, ради Эммы и ее памяти.

– Да брось ты. Не прикидывайся ханжой. Ты всегда играл роль скромника, хотя на самом деле мучил мою сестру своей любовью. Ты ей проходу не давал… И тебе было все мало и мало. Она, бедняжка, не знала, куда от тебя деться. Пряталась от твоих приставаний на работе…

У него было такое чувство, словно его ударили по лицу.

– Это она тебе сказала?

Глупый вопрос. Конечно, она, Эмма, а кто же еще мог рассказать ей такое об их супружеских отношениях. Выходит, Эмма жаловалась сестре на него. Ей было неприятно с ним?

– Брось хотя бы сейчас притворяться! Ты же знаешь, что она никогда не любила тебя, и ее тошнило от близости с тобой. И ты, Алексей, все знал. Знал, но все равно не отпускал ее…

– Что значит не отпускал? Мы никогда не говорили с ней о разводе.

– Да потому, что она жалела тебя и не могла сама, первая, бросить.

– Ты все лжешь…

Он вдруг, не помня себя от злости, двинулся на Анну, вытянув вперед руки. Кровь пульсировала в висках, тело казалось чужим. И вдруг он увидел Анну, распростертую на красном ковре и корчившуюся в его руках от боли. Его руки сжимают ее горло…

Он отшатнулся от нее, и видение сразу исчезло. Его воображение помогло удовлетворить реальное желание причинить Анне боль или даже убить ее.

– Ты испугал меня, – услышал он как сквозь вату. – У тебя сейчас был такой взгляд, словно ты хочешь убить меня… Может, ты и на Эмму смотрел таким взглядом? Разве так можно? Нельзя, понимаешь, нельзя так ненавидеть… Я понимаю, что ты горюешь о ней, что сейчас у тебя все несколько сместилось и приобрело траурный налет… Но жизнь продолжается, и ты не имеешь права врываться в мою жизнь, открывать дверь моей квартиры своим ключом. Таковы правила жизни. Поэтому, прошу тебя, верни мне ключи и никогда не делай этого…

– Извини. – Он отдал ей ключи и тяжело опустился на стул, закрыв ладонями лицо. – Ты права. Я не должен был говорить тебе все это… Я даже не буду спрашивать, кто тот мужчина.

– Тогда проходи. Успокойся. Сейчас я согрею ужин, попьем чайку. И ты тоже извини меня. Я тоже не должна была говорить тебе то, что сказала про Эмму… Пойдем. – Она ласково потрепала его по щеке и, взяв за руку, втянула в комнату. – Садись. Так что у тебя случилось, раз ты приехал ко мне?

Она спросила это скорее из вежливости, потому что, говоря это, направлялась на кухню, словно заведомо знала, что его визит не может быть связан ни с чем серьезным. Разве что с тоской.

– Подожди, – он резко окликнул ее. – Подожди. Я же тебе еще ничего не сказал…

– Ну хорошо. – Она покорно вернулась в комнату и села напротив него на диван. На тот самый диван, где еще не так давно постанывала в объятиях мужчины. – Так что случилось?

– Еще одна посылка. Вернее, бандероль.

– Что? – На лице ее появилось изумление. – Бандероль? И что же в ней?

Он принес из прихожей пакет и вывалил содержимое прямо на стол.

– Это ее вещи, я точно знаю…

– Ее? Понимаешь, когда я увидела платье, то сразу поняла, что это именно ее платье. Но что касается белья… Я не могла знать все ее вещи, тем более такого рода… Ты – ее муж, тебе видней… А записка есть?

– Записка? Не знаю… – Он запустил руки в ворох кружев, поворошил и вдруг извлек оттуда крохотный листок бумаги. – Есть… Надо же, я даже не заметил…

Дрожащими руками он развернул листок, и буквы заплясали перед ним: «Алексей! Я сегодня немного задержусь на работе. Не жди меня, ужинай один. Целую, Эмма».

Анна тоже пробежала глазами записку.

– Все то же самое. Обычная будничная записка, вот только написана не Эммой. Чертовщина какая-то. Ты сам-то не предполагаешь, кто может так тебя ненавидеть?

– Ты уже спрашивала, – раздраженно проговорил он. – Понятия не имею!

– А я не вижу смысла в этих записках и посылках. Чего он добивается?

– Кто это – он?

– Ну, хорошо, не он, а она. Так тебя устраивает больше?

– Откуда мне знать, кто посылает мне эти посылки: мужчина или женщина?

– Не заводись. Ты же понимаешь, что я здесь ни при чем. Просто пытаюсь понять смысл этих циничных посланий, но пока что ничего не понимаю… Хочешь выпить?.. Хотя… думаю, тебе нельзя так часто пить. И я не должна была предлагать тебе…

– Мне все равно: пить или не пить. Все равно все болит, болит невыносимо… Но кто-то хочет, чтобы боль была еще сильнее.

– Если хочешь, оставайся ночевать у меня.

Алексей повернулся и снова взглянул на красный ковер. Ему показалось, что он уже не красный, а синий. И даже не ковер, а плед. Темно-синий, в голубую клетку. А вокруг него – зеленая трава. Задрав голову, он вместо потолка увидел солнечное бездонное небо и медленно плывущие по нему пухлые золотистые облака…

– Пожалуй, я останусь у тебя, – сказал он, чувствуя, что теряет последние душевные силы. – Не знаю, сколько еще потребуется времени, чтобы я вернулся к нормальной жизни, но пока я не готов…

– Оставайся, конечно… – Анна с заботливостью матери обняла его за голову и прижала к груди. – Время все вылечит.

Вадим вернулся за полночь. Валентина, задремав на диване перед телевизором, не сразу услышала звонок. Ночные звонки всегда кажутся тревожными. Вот и на этот раз она сквозь звонки услышала биение своего сердца. Оно казалось оглушительным, бухающим, как если бы сердце было размером с комнату.

– Кто там? – спросила она, подойдя к двери и сквозь «глазок» видя лишь смутный силуэт человека: на лестнице был полумрак. – Кто?

– Валентина, это я, Гарманов. Извини, что не позвонил и не предупредил. Забыл, – признался он.

Она распахнула дверь. Он ее не обманул. Пришел. И она его дождалась, ни разу не ударившись в панику, в страх, в ужас. Вечер прошел на редкость гладко. Видимо, ее увлек фильм, который длился почти три часа.

– Вы будете ужинать?

– Ты, – подсказал он ей.

– Ну хорошо: ты будешь ужинать?

– Нет, спасибо. К тому же, насколько я помню, я уже ужинал.

– Как хочешь… Просто я подумала, что ты был на задании, ловил, наверное, кого-нибудь, устал, проголодался.