И, помолчав немного, прибавил:

– Вам видны лишь жестокие стороны нашей жизни. Ничего другого вы не видите! Это такое счастье чувствовать, что не имеешь ничего общего с тем миром, где люди угнетают, эксплуатируют и мучают друг друга! Мы ждем, что мир чудесным образом преобразится. И уже сейчас живем так, как все будут жить в этом новом мире.

Мы поем об этом в чудесных песнях, которые завещал нам основатель нашей общины.[59]

Я славлю Тебя, Боже,

За то, что ты вырвал мою жизнь у смерти.

Ты спас меня из преисподней!

Я принадлежу новому миру.

Я буду жить по законам Твоего нового мира.

Я знаю: у меня есть надежда,

Хотя я и создан из праха.

Потому что Ты освободишь меня от всех ошибок,

И я смогу войти в общину святых людей.

Такие песни мы поем иногда во время наших трапез.[60]Эти трапезы нам особенно в радость. Все участники сияют чистотой. Они только что из бани, освежили себя и сняли рабочие одежды. Пекарь приносит хлебы, повар ставит перед каждым еду. Священник благословляет трапезу. Внешне ничего особенного. Посторонний глаз вряд ли увидит здесь что-то необычное. Для нас же в этих совместных трапезах – предвосхищение будущих трапез. Когда в грядущем мире за одним столом с нами воссядет Мессия. Но, как я уже сказал, непосвященному невозможно об этом рассказать. Эта радость доступна только тому, кто член общины.

Я перебил его:

– Но и я смогу ощутить эту радость, если ты поешь с нами.

Варух удивленно посмотрел на меня. Я медленно достал из нашего багажа несколько фиников и протянул ему. Мы все, Тимон, Малх и я, напряженно смотрели на Варуха. Возьмет или нет? Он колебался. Никто не проронил ни звука. Кругом было тихо. Воздух между нами вибрировал от напряжения. Я не опускал руки с финиками. Наконец, Варух протянул руку.

– Спасибо! – сказал он, взял финики и разделил между всеми. Мы засмеялись. Отныне Варух был одним из нас.

Солнце еще не село, а мы уже повернули из пустыни обратно, к населенным местам. Наш путь лежал в Иерихон. Варух ехал с нами. Из продолжительных бесед с ним я узнал о ессеях многое – гораздо больше, чем рассчитывал. Они произвели на меня сильное впечатление, хотя кое от чего мне, как и раньше, делалось не по себе. На постоялом дворе в Иерихоне я набросал на листе папируса свой первый отчет о ессеях. Для этого мне пришлось ненадолго уединиться. Приезжие – в основном, купцы во главе небольших караванов – устроились в тени под деревьями. Я же сел один в маленькой комнате и начал писать.

О ессеях

Ессеи представляют собой общину с очень строгими порядками, для которой главное – религия. Эти люди ушли в пустыню, потому что полагают, что в условиях обычной жизни не смогут выполнять Божьи заповеди. Они отличаются от прочих евреев в первую очередь тем, что и них свой собственный календарь: они празднуют свои праздники по солнечному календарю, тогда как все другие пользуются лунным. Поэтому они не могут принимать участие в храмовом служении. Те дни, которые считаются там праздничными, для них ~ будни. Напротив, когда они отмечают праздники, у всех остальных евреев обычные дни.[61]

Их отношения с жреческой аристократией в Иерусалиме уже не такие напряженные, как раньше. Хотя они и не участвуют в храмовых жертвоприношениях, но тем не менее посылают дары в Храм.

Для государства в них нет никакой опасности. Все ессеи при вступлении в общину в обязательном порядке клянутся, что никогда не станут участвовать в разбое (к разбою у них относятся также и выступления против римлян). Никаких секретных складов оружия у них нет. Самое большее, что им позволяется, – это иметь меч, чтобы было чем защитить себя в случае нападения.[62]

Ессеи очень строги в истолковании наших законов о браке. Они отвергают всякую полигамию и говорят: «Бог создал людей – мужчину и женщину, а не мужчину и двух женщин». И приводят свои доводы: закон о браке имеет силу как для мужа, так и для жены. Как женщина не должна иметь больше одного мужа, так и мужчине полагается иметь только одну жену. Точно так же говорят они: если мужчине не позволяется брать в жены свою тетку, то и женщина не должна выходить замуж за своего дядю. Так же не принимают они и развод.[63]При таком понимании брачных законов они не могут относиться к семейной жизни наших царей из династии Иродов иначе как неодобрительно: Ирод Великий жил сразу со многими женщинами. Его сыновья часто брали в жены своих племянниц. Ясно, что и брак Ирода Антипы с его золовкой они тоже не признают.

Итак, я не стал писать, что ессеи ненавидят римлян. Они и вправду отвергали идею вооруженного сопротивления. Зато они мечтали о великой войне, которая ждет мир в конце времен. Войне, когда они, объединившись с другими детьми света, победят и уничтожат детей тьмы. Вопрос состоял лишь в том, когда они решат, что наступили эти последние дни. После того они могли стать опасными.[64]

Точно так же не сообщил я и о категорическом неприятии власти и богатства, которое сложилось в их общине. Тот, кто своей жизнью доказывает, что можно обойтись без личного имущества, должен вызывать неприятие у всех власть имущих и представлять для них опасность.

Еще я умолчал о том, как страстно ждут они близких перемен в мире, о приходе нового мессианского царя и нового мессианского первосвященника. Пророчества о перемене всех вещей у политиков всегда считались опасными. Случалось, что императоры налагали запрет на любые предсказания.