каналам Иману проверить. Не хотел он прибегать к этой теме, чтобы не привлекать к ней ненужное внимание, но теперь, видно, придется. На проверку уйдет несколько дней. Если все будет хорошо, к этому моменту девчонка как раз поправится.

С другой стороны, велик риск, что с Иманы уже не слезут. А ведь он до сих пор не уверен в том, что хочет ее в это впутывать.

В конечном счете Герман решает дать девке последний шанс. Если ей обозначить расклад, возможно, она сама заговорит как миленькая. Осталось только дождаться, когда температура спадет. А это, если верить врачам, три-четыре дня всего. Ну что за них может случиться?

– Николай Михалыч, здесь таблетки вот… – рапортует один из парней от двери. – Одних не было, я взял аналог. Это лучше, чем ждать, когда привезут нужный препарат. У них раз в неделю поставки.

Юра, а это именно он, показывает, о каких таблетосах речь.

– Надо бы ей их принять, как думаешь? Может, Татьяну Ивановну разбудить? – предлагает Михалыч.

Глухов отрицательно дергает головой. Он не видит никакого смысла в том, чтобы будить экономку.

– Я сам. Уже поздно, Коль, езжай домой.

– Шутишь? И тебя с ней оставить?

– Ну, ты уж не перегибай. В таком состоянии она не опасна. Лучше поищи на нее еще чего-нибудь интересного.

Наверное, что-то по его лицу прочитав, Михалыч не берется спорить.

– Как хоть твоя встреча прошла? Она видела, с кем ты общался?

– Из машины? Ну, нет. А встреча… Нормально прошла, Коль. Есть с чем работать.

– И то хорошо.

Когда Михалыч уходит, Герман возвращается в гостевую, где теперь непонятно на какой срок поселилась Имана. Пока его не было, она сгребла отброшенное в сторону одеяло и зарылась в него, как в кокон.

– Эй! Отдай. Тебе нельзя кутаться.

– М-м-м…

– Давай лучше вставай. Надо прополоскать горло. И таблетки выпить.

К удивлению, его команду Имана исполняет без разговоров. Садится резко, словно марионетка, которую потянули за ниточки, спускает ноги на пол. А вот сил подняться ей не хватает.

– Так, сиди!

Герман убегает, чтобы сначала развести раствор. И только когда все готово, возвращается к Имане.

– Сначала таблетки, – выдавливает пилюли на ладонь. Девчонка послушно тянется губами к его руке. Касание обжигает. И не только тем, что ее губы горячие, как кипяток. Просто как-то неожиданно она это делает… слизывает и пытается сглотнуть. На глазах выступают слезы. – Больно.

– Потому что запить надо! – рычит Глухов. На себя, дурака, рычит.

– Глотать больно, – уточняет Имана, поднимая на него расфокусированный взгляд льдисто-голубых глаз. А его чем-то горячим окатывает из этих ледников.

– Надо проглотить, – сипит Герман. И она, все так же не отводя от него глаз, сглатывает. В этом и близко нет ничего эротичного. Просто глотка дергается, и слезы текут по щекам от боли, а он почему-то пялится и пялится на это все непотребство, не в силах отвернуться.

– Теперь надо как-то дойти до ванной…

Глухов едва ли не на руках ее тащит. Его рубашка насквозь пропитана ее потом.

– Сможешь стоять? Я принесу переодеться.

Имана кивает, но осмысленности в ее взгляде нет. Чертыхаясь, Герман усаживает ее на унитаз.

– Две минуты. Постарайся не свалиться, ладно?

Он практически бегом несется к гардеробу, вытаскивает первую попавшуюся майку и возвращается. Иману застает повисшей на двери душа.

– Какого черта? Ты что делаешь?!

– Искупаться хотела…

– Нельзя тебе купаться! – цедит сквозь стиснутые зубы. – Дай сюда! – быстро ее переодевает, с сомнением глядя на топ. – Это тоже все мокрое.

Похоже, рывок к душевой отнял у девчонки последние силы, потому что когда он принимается и тот с нее стягивать, она даже не пытается вырваться. Герман старается ее покладистостью не злоупотреблять, но взгляд все равно ненадолго вниз соскальзывает. На нежную девичью грудь… Голубые вены на белом.

«Все же надо было будить Татьяну Ивановну», – мелькает у Глухова мысль.

– Давай. Прополощи… Врач сказал, от этого легче будет.

Назад в комнату он ее несет. Старательно отгораживаясь от происходящего, Глухов все же ловит себя на том, что животная его часть непослушно к девчонке принюхивается. Он как тот Волк, которого сколько ни дрессируй, все даром. Так что на хрен. От греха подальше… Опускает Иману в кресло, перестилает постель, а наутро без всякого зазрения совести перепоручает болящую домработнице.

После вчерашнего его охрана переходит на военное положение. Никто, конечно, перед ними не отчитывался, как так вышло, что Глухов ушел от наблюдения, и по какой причине. Они сами ищут объяснение происходящему и в конечном счете сходятся на том, что это была еще одна проверка со стороны начальства. Правда, так и не приходят к единому мнению касательно того, кого проверили. Иману или самих ребят.

Жизнь закручивает. Встречи, переговоры, редкие разговоры с Еленой, которая улетела на очередные гастроли. Его рейтинг медленно, но неумолимо тащится вверх. Бутов по данным, которыми располагает Глухов, дергается. Но еще больше дергаются те, кто его на это место «поставил». И про девчонку ведь ничего нового… Домработница, и та не радует. Все стабильно плохо. Только к пятому дню ей становится немного полегче.

– Покушала! – докладывает Татьяна Ивановна. – А то ужас же, Герман Анастасыч. Ничего не могла в себя протолкнуть – так горло распухло.

К шестому дню он впервые с того самого вечера ее видит. Кутаясь в куртку и пошатываясь на ветру, Имана о чем-то горячо спорит с одним из его телохранителей. Герман даже хочет уточнить, о чем они разговаривали, но его отвлекает звонок телефона. А дальше у него ни минуты свободной нет.

– Что там? Почему останавливаемся?

– Дорожные работы. Что за херня посреди зимы?

– И как дальше?

– Говорят, в объезд ехать. Не нравится мне это, Герман Анастасыч.

– А еще какие-то варианты есть?

– Если только через свалку.

– Давай лучше так. Мне тоже не по душе, что нас на объездную сгоняют.

Юра мнется, словно ему что-то сказать хочется, а он не решается.

– Что-то не так? – недовольно дергает бровью Глухов.

– Да нет. Поедем.

Денек замечательный. Легкий морозец. Белки с ветки на ветку скачут, солнце искрит на снегу. Глухов в кои веки отвлекается от телефона и просто смотрит на эту красоту. И она его уносит далеко-далеко. На годы, десятки лет