Любовь любовью, однако благочестие превалировало в императоре. Как рассказывают, однажды Марчесса в сопровождении большой свиты направилась в храм на Литургию, но монах Влеммид, известный своей строгостью, затворил перед ней двери изнутри церкви. Посчитав, что ее унизили, пассия Ватаца в гневе обратилась к нему с требованием наказать монаха, но получила неожиданный ответ. Глубоко вздохнув, царь сказал: «Зачем вы советуете мне наказать мужа праведного? Если бы я жил безукоризненно и целомудренно, то сохранил бы в неприкосновенности и царское достоинство, и себя. Но так как я сам дал повод бесчестить и себя, и свое достоинство, то вот и получаю приличное возмездие: злые семена приносят свои плоды»[115].

Все современники единодушны в том, что Ватац был весьма щедр по отношению к Церкви. Вместе с первой супругой – царицей Ириной они построили великолепный храм в Магнезии во имя Богородицы, другой – в Никее во имя преподобного Антония Великого. Кроме того, императрица выделила личные средства для возведения в Прусе церкви в честь Честного Пророка, Предтечи и Крестителя Иоанна. По распоряжению царя на содержании государственной казны находились многие монастыри и больницы, а также странноприимные дома для немощных и нищих[116].

Едва ли жесткая национальная политика Феодора I Ласкариса во имя восстановления Византийской империи, продолженная св. Иоанном III Ватацем, могла понравиться византийской аристократии, все более и более расположенной к западноевропейским «личным правам». И практически сразу была предпринята попытка усомниться в правах св. Иоанна III на царство. Два брата Феодора I Ласкариса, севастократоры Алексей и Исаак, попытавшись захватить с собой дочь покойного царя Евдокию, невесту Латинского императора Роберта, убежали в Константинополь, надеясь получить оттуда помощь и свергнуть Ватаца. Без сомнения, они имели тайную поддержку со стороны других византийских аристократов, а потому малейший успех предателей мог вызвать широкий резонанс с самыми гибельными для Никейского государства последствиями.

Оба севастократора вскоре явились в Троаду с отрядом французских рыцарей и в 1224 г. у Пиманинона встретились с никейской армией, которую вел в бой лично св. Иоанн III Дука Ватац. Это была очень упорная и кровопролитная битва. Видимо, латиняне превосходили численностью византийское войско и, атаковав его, прорвали фронт. Все решила личная храбрость императора, который во главе небольшой группы смельчаков сумел остановить свои дрогнувшие войска и перейти в контратаку. В конце концов удача сопутствовала никейцам, оба брата попали в плен и были ослеплены. В назидание другим остальные изменники были казнены. Как говорят, «нет худа без добра»: после этой блистательной победы Ватаца многие города Малой Азии сбросили в себя власть латинян и присоединились к Никейской империи. Важнейшими из них стали Пиманинон, Лентианина, Хариар и Вервенияк[117].

Вскоре благодаря успехам византийского оружия форпост Латинской империи в Малой Азии стал рядовой провинцией Никейского государства. Помимо этого, св. Иоанн III завладел островами Самосом, Хиосом, Митиленой (Лесбосом), Аморгосом и добился признания своей власти со стороны Родосского кесаря Льва Гавалы (1204—1240). Дальше – больше. Никейские корабли вошли в Дарданеллы и начали грабить венецианские колонии на побережье. Затем византийцы без сопротивления овладели Галлиполи, Мадитом, Систом. Во избежание бульшего зла император Роберт Куртене срочно заключил соглашение со св. Иоанном III, согласно которому к Никейской империи отошел город Пиги, последняя опора латинян на побережье Мраморного моря, и лен Петра Брашейля. Он посчитал за счастье, что Ватац согласился (пока еще) признать область Никомидии франкской территорией и возобновил вопрос о помолвке Евдокии с Латинским императором[118].

Сколь Ватаца любили в народе, столь же ненавидели в кругах высшей аристократии – минувший урок научил не всех. В 1225 г. св. Иоанну III пришлось столкнуться с заговором сановников, во главе которого стоял Андроник Нестонг, а в состав заговорщиков входил брат царя и начальник царской гвардии. В это время Ватац собирался выступить в поход на латинян и собрал приличный флот, должный обеспечить поддержку сухопутным войскам. И тут пришло сообщение о начале мятежа. Царь, отдав приказ сжечь готовый к походу на французов флот, дабы тот не достался врагу, вернулся в Никею и обезвредил преступников. Правда, наказания, которым они подверглись, вновь были мягкими: только двоих заговорщиков император приказал ослепить, остальные отделались легким тюремным заключением. Сам Нестонг, приходившийся родственником царю, оказался в темнице, но св. Иоанн III сделал все, чтобы тот получил возможность бежать из заключения к туркам. С тех пор св. Иоанн III стал гораздо осмотрительнее и окружил себя стеной телохранителей[119].

Обсуждая ту или иную проблему, он обычно предлагал высказаться своим придворным, никогда не комментируя их слова. О принятом царем решении вельможи узнавали, что называется, «по факту». Нередко молодые аристократы горячечно выговаривали василевсу претензии на этот счет, но Ватац неизменно хранил мудрое молчание. Опасаясь даже близких родственников, император отодвинул в сторону своих братьев Михаила и Мануила и категорически не желал даровать им высокие чины и титулы[120].

Захватив стратегическую инициативу, никейцы продолжали наступать по всему фронту против латинян. Об опасности, угрожавшей французам в Константинополе, были прекрасно осведомлены на Западе и, в частности, в Риме, где пытались организовать помощь гибнущему Константинополю. В мае 1224 г. папа Гонорий III отправил послание Французской королеве Бланке Кастильской (1188—1252), жене короля Людовика VIII (1223—1226), в котором содержатся следующие строки: «Сила французов на Востоке уменьшилась и уменьшается, в то время как их противники против них серьезно крепнут. Если императору не будет оказана быстрая помощь, то можно опасаться, что латинянам будет угрожать непоправимый ущерб как в людях, так и в средствах». Он настоятельно просил королеву помочь латинянам в Константинополе[121]. Однако в то время Франция активно соперничала с Англией за спорные владения на континенте, и помощь соотечественникам из Парижа поступит еще очень нескоро.

Впрочем, тревоги пока что были преувеличены: Константинополь оставался неприкосновенным до тех пор, пока никейцы не решили вопрос о Фракии. На эту плодородную и богатую местность помимо латинян претендовал Болгарский царь Иоанн II Асень (1218—1241), св. Иоанн III Дука Ватац и Фессалоникийский император Феодор Ангел Комнин Дука. И, разумеется, не случайно – отсюда латинянам могла поступать вооруженная помощь из Европы, и, главное, это был второй (помимо Вифинии) центр компактного проживания греческого населения. Кто подчинит его себе, тот и откроет ворота в Константинополь. Сама логика исторических событий влекла св. Иоанна III во Фракию, и в том же году его войска подошли к Адрианополю (!) под радостные крики горожан.