И дежурная по этажу, скользнув по нему равнодушным взглядом, снова уткнулась в «Советский экран», и молоденькая горничная с гудевшим над полосатой ковровой дорожкой пылесосом отвернулась от него вполне обыденно, будто сталкивалась с ним в этом коридоре трижды в день. «Они думают, я свой, — сообразил он. — Ошибаются, больше меня они здесь не увидят».

Едва он пристукнул костяшкой в дверь, как она распахнулась, будто за ней его давно с нетерпением поджидали. Альберт, без слов и звуков, жестом предложил ему войти. «Привет», — прозвучало от него уже в номере, следом, без промедления, на его лице нарисовалась неяркая улыбка и одновременно протянулась в сторону Саши рука с алчно открытой ладонью. Саша смекнул — сложенный вчетверо листок из-за пазухи был аккуратно спроважен комитетчику, который, удовлетворенно кивнув, предложил гостю присесть.

Пока он читал, Саша украдкой стрельнул глазом по «Сейке» — было четверть восьмого. «К восьми должен успеть», — подумал Саша.

— Спешите? — спросил вдруг Альберт.

— Да нет… — замешкал с ответом Сташевский, немало удивленный тем, как занятый чтением Альберт ухитрился его застукать. — Так…

— Не волнуйтесь, — сказал Альберт. — Она подождет.

Что-то невразумительное гугукнул в ответ Саша, еще раз шарахнутый тем, как, оказывается, прозрачна его личная жизнь.

Установилась тишина, в которой остро стучало его сердце. Саша тупо смотрел в пол. «Скорей бы уйти и забыть. Забыть все, с самого начала. Всю собственную глупость, идиотское мое согласие и вообще», — думал он.

— Чаю?.. — спросил Альберт, вскинув свой острый нос.

— Нет. Спасибо, — сказал Саша.

— А написали вы, Александр Григорьевич, здорово, — сказал Альберт. — И выводы ваши, в общем, совпадают с нашими. Макки — та еще птица; ничего, пусть делает свое дело, мы будем делать свое. Так что, не ошиблись мы в вас. Не ошиблись.

— Спасибо… Я могу идти?

— То есть как? Уже? Нет уж, вы посидите, посидите, Александр Григорьевич.

— Так задание разовое было. Я вроде все сделал.

— Выходит, мы друг друга, Александр Григорьевич, не совсем правильно поняли. Я объясню: задание разовое и называется «Аббас Макки». Добивайте его до конца — раз уж начали так удачно. Это и есть ваше разовое задание. Вы поняли?

«Коготок увяз…» — вспомнил Сташевский, и боль резанула его по пупку.

— Я не смогу… Понимаете, у меня со временем плохо. У меня работа, родители… Я вот-вот женюсь!..

— Прекрасно. Нормальная семья, работа и настоящая женитьба — куда лучше? Очень солидная легенда для разведчика. Кстати, можете пригласить на свадьбу Аббаса, чтобы убедился, что все у вас настоящее…

— Да, но… нет, …я не готов… Кстати, вот ваши деньги, не успел потратить… — Саша выложил на стол две купюры с Ильичом.

Альберт не обратил на деньги внимания.

— Жаль, очень жаль!.. — чуть поднял он голос. — Значит, все-таки мы в вас ошиблись. Не хотите — не надо, никто вас неволить не будет, времена не те.

— Понимаете, Альберт, я хотел бы объяснить…

— Не надо, я не девушка, словам не верю. Откажитесь. Если вы трусите, если вы не патриот — вы правы, лучше отказаться сразу.

— Я не трус!

— Вам так только кажется, на самом деле главная причина вашего отказа — страх. Случай типичный: мужчины у нас сперва хорохорятся, а потом, извините, пускают по ногам. Мы думали, вы прирожденный разведчик, бывают, знаете, такие герои, рождаются иногда. Ошиблись. Всего хорошего. До свидания. Бумажку свою заберите…

Протянутая Саше бумага с отчетом снова, как живая, вибрировала в воздухе.

Это был удар. Требовалось перевести дух.

«Возьми бумажку, скажи спасибо, скажи извините, скажи, что не хочешь, сваливай к Светке и все забудь, как и не было. Классно все обошлось», — подсказывал ему разум.

«Если ты не мудак, не пались, не ссорься с ними, лучше согласись; позже, не сейчас, ты их все равно перехитришь, переиграешь талантливо и тонко, ты сможешь», — продиктовало ему подсознание.

Разум или инстинкт — что-то из них должно было в нем победить; сам он в тот момент был никчемен, безволен, пластилин, мягкая игрушка.

— Что я должен делать? — спросил, наконец, Саша и понял, какая сила в нем взяла верх.

Альберт размягчился, пластмассовая расческа, несколько раз развалив пробор, помогла ему справиться с позитивными эмоциями; он извлек из розовой папки и выложил перед Сташевским заранее заготовленный бланк.

— Вот тут, пожалуйста, распишитесь, Александр Григорьевич.

— Что это? — спросил Саша, хотя уже успел сфотографировать взглядом то, что ему предлагают подписать. — Нет, зачем это? Не надо.

— Пустая формальность, Александр Григорьевич, так начальство требует. Вот здесь, пожалуйста, после слов «…в добровольном порядке… оказывать услуги и сотрудничать…».

— Не буду я ничего подписывать, — твердо, как ему казалось, сказал Саша. — Нет.

— Александр Григорьевич, — очень спокойно сказал Альберт, протягивая ему ручку. — Еще одно слово — я выставлю вас отсюда раз и навсегда. Соску сосать. Только не пожалейте потом. Горько не пожалейте.

Саше стало тоскливо. «Поздно, — подумал он, — не выскочить, не избежать». Путь назад был накрепко завален камнями — его уже не было, оставался единственный путь в непонятное будущее. И Саша подписал бумагу.

Уже в следующую секунду, заметив, что подписанный бланк оказался рядом с еще теплыми, «его» двадцатипятирублевками, он счел такое соседство символичным, роковым для себя и совсем пал духом.

— Поздравляю вас, Александр Григорьевич, — сказал комитетчик и протянул Сташевскому руку, которая была некрепко пожата. — Это — прежде всего. А во-вторых, делать вам снова ничего особенного не придется. Общайтесь с Аббасом, играйте в теннис, обсуждайте любые темы — желательно политические, дискутируйте, спорьте, вызывайте его на откровенность. Просьба к вам одна: в следующий раз после тенниса поезжайте-ка вы с Макки в кафе «Метелица» — это на Калининском проспекте, наверняка знаете.

— Почему именно туда?

— Там для полноценного отдыха условия лучше.

— Но… у меня есть любимая девушка.

— Знаю. Любите на здоровье. Я с вами не о любви говорю, о нашей работе. Когда мы под видом супружеской пары посылаем на задание просто мужчину и просто женщину, им приходится спать и жить друг с другом — знаете, почему? Потому что это работа. Работа во имя Родины — превыше всего. Вы поняли? Пожалуйста, подумайте об этом.

Сказал и взглянул на Сташевского, и вопросов насчет любви у того более не возникло, возник вопрос другой, естественный и легкий:

— Могу идти?

— Деньги все-таки возьмите. Теперь они обязательно вам пригодятся. Кстати, можете походить в наш спортклуб — могу оформить пропуск. Не удивляйтесь, не удивляйтесь… Несколько занятий боксом вам бы принесли пользу. Хук, апперкот, прямой в голову, двойка — это надо бы вам уметь.