Не обращая внимания на гуляк, застывших на пути комического трио, он остановился перед Виталием.

— Офицер судебной полиции Рюфоль. Это вы господин Руманофф?

— Романов.

— Именно так… Роман… Что-то в таком роде. Вы можете встать, пожалуйста?

Франк Рюфоль служил в полиции уже тридцать шесть лет. Тридцать шесть лет верной службы на Средиземноморье. Свежий воздух, море, кемпинги и дворцы, — это закаляет характер. Особенно когда вы работаете в бригаде по борьбе с наркотиками. Ваша печень заинтересована в том, чтобы уметь класть в карман. Ваши глаза все видели: яркая фотография моря на почтовой открыткe и дерьмо, размазанное на обoрoтной стороне. Гламурная роскошь и двухцветные «вьетнамки» редко уживаются вместе. В искусственном раю ангелы не умеют летать, у них бумажные крылья. Да, Франк Рюфоль видел, как сгорают бабочки на солнце казино, в свете прожекторов и вспышках славы. Этот прыщавый алкоголик с расхлябанной походкой пляжного плейбоя часто себе напоминал слова поэта Рэмбо: «Oh! Le moucheron enivre2 a1 la pissotie1re de l’auberge, amoureux de la bourrache, et que dissout un rayon!». Капитан Рюфоль с внешностью бедного олуха, cпособного читать только газету «Утренняя Ницца» за барной стойкой спортивного кафе, любил литературу. Не аристократическую. Oн ненавидел богачей. Он любил Бодлера, Монтеня, Честерфилда, Сенеку и Платона. Это было скорее необычным для полицейского, словарный запас которого, казалось бы, должен ограничиваться словами «крыша», «авторитет», «замочить», «калибр» и «cтукач». У него было свое представление о красоте и только слово могло выступать алхимиком и превращать грязь в золото. Не насилие, не наркотики, не проституция и не торговля людьми. Но вот Бог, имя которого он зачеркнул на своей татуировке на левом плече, дал ему только обычное оружие, чтобы воевать с этой грязью, которая покрыла бы вeсь мир, если бы ей позволили.

За свою жизнь он повидал немало передвижений неприкасаемых контрабандистов, защищенных международными конвенциями и «высшими» интересами. Ему позволили отрываться на мелких «муравьях», как он их называл, даже если иногда они достигали довольно впечатляющих размеров. Что в наркотиках неприятно, так это то, что они делают людей злыми. Даже добряки становились свирепыми, когда им нужна была доза, и чтобы их успокоить, любезничать не приходилось. Он стал знатоком пороков.

Что его, Франка, убивало, так это то, что его роль недооценивалась. Ему и его людям хватало денег только на сигареты, вкусный обед «У Фрaнсиса» и пьянки. Исполнение служебных обязанностей было под таким контролем, что малейшие премиальные, взятые с подонков, стоили бы немедленного увольнения с работы. Ты проводишь со шлюхой один час в гостинице — и у тебя в заднице Генеральная инспекция национальной полиции с обвинением в сутенерстве. Ты передаешь немножко порошка приятелю, который отдаст концы, если его не получит, — и оказываешься перед судьей с обвинением в транспортировке наркотиков. Франку до пенсии оставался один год. Один год до нищенского существования, которое ему уготовило государство.

Когда молодой денди Луи предложил ему сыграть роль в его дурацкой комедии, он отнесся к этому с подозрением. И спросил, почему именно он. Луи уклончиво сослался на общих знакомых. Франк мысленно пообещал себе докопаться до таинственных посредников. Но он был любопытен от природы, и возможность поставить на место одного из этих русских наглецов, катающихся в огромных тачках с надменно-длинноногими моделями, и ставящих за вечер на зеленое сукно столько, сколько он и вся его бригада зарабaтывали за десять лет, не могла ему не понравиться. Это был также отличный повод приблизиться к ним, померяться с их «длинными руками», имевшими тенденцию хозяйничать на его территории. В общем, причиной его согласия был не только чек с тремя нулями, здорово улучшающий его быт.

И потом, был Керим. Это он познакомил его с конторой Луи. Уже не в первый раз Керим на них работал. Обычно он подрабатывал на приемах, помогая официантам, прислуживающим за стойкой с закусками, величественно возвышающимися на огромных белых скатертях. На самом деле, когда вечеринка была в разгаре, он сдавал в аренду свой рот за тяжелыми занавесками праздничных салонов, чтобы удовлетворить прихоти некоторых гостей с нетрадиционными вкусами.

Это составляло часть услуг, которые Луи предоставлял своим клиентам, хоть они, разумеется, и не были вписаны в контракт.

Франк знал, что Керим подрабатывал проституцией, когда подворачивался случай. Героин стоит дорого, даже если его потягивать по три грамма в день. Не то чтобы службы платили ему за информацию, которую он им поставлял, чтобы успокоить неудержимый и болезненный вопль своей утробы. Смазливая мордашка и гермафродитное тело позволяли ему быть принятым в любой среде. Франк его прижал два года назад на выходе с вечеринки «Tрэш & Панк» с двадцатью граммами в кармане, которых бы хватило, чтобы запихнуть его в тюрьму Бомет на приличный срок. А такой хорошенький парнишка, как он, в тюрьме Бомет в лучшем случае становился сексуальным рабом, в худшем — половой тряпкой.

Керим стал лучшим доносчиком капитана Рюфоля, его «кузеном», говоря на профессиональном языке. Порочная красота молодого наркомана волновала старого полицейского, даже если он и отказывался это признать.

— Чего вы хотите от господина Романова?

Вопрос вывел Рюфоля из задумчивости. Он оглядел спрашивающего. Безукоризненный костюм, очки в черепаховой оправе, надменные уголки губ, уверенный тон, прищуренный глаз, который, казалось, его фотографировал. Рюфолю не составило труда определить профессиональную принадлежность типа. Он уже имел дело с одним из представителей адвокатского сословия. Чем богаче их клиент, тем они надменнее. Принимая во внимание ослепительную белизну зубов и презрение, искривившее губы, Романов под завязку набит бабками. Рюфоль же довольствовался быть под завязку алкоголизированным…

Он схватился за визитку, которую ему протянула карикатура и быстро прочел то, что уже знал: «Франсуа Де ля Мено, кабинет адвокатов Де ля Мено, Аньюс и компани…» он согнул карточку вдвое и небрежно бросил в карман.

— Спасибо. Пригодится, чтобы делать дорожки.

Луи тоже подошел. Рюфоль предпочел обратиться к нему. Де ля Мено со своей гладко причесанной головой вызывал желание его ударить.

— Я хочу, чтобы он поехал со мной. Мне нужно задать ему несколько вопросов по поводу исчезновения княжны Оболенской.

— Лена исчезла???

Все, он проснулся. Молодой олигарх издал возглас удивления, словно эта новость поразила его в самое сердце. Рюфоль не знал, притворялся ли он, но если да, то он делал это удивительно хорошо. У этого Романова была репутация скалы, a он только что показал свое слабое место. Прямо в яблочко. Вот это да!

Виталий сидел на стуле, ножки которого были прикручены к полу. Напротив cтоял садовый столик из белой пластмассы. Стены были серого цвета. За исключением круглых часов, которые показывали пять утра, ничто его не веселило. «Веселость» заключалась в единственном заметном движении в этой камере: одуряющий бег секундной стрелки. Как и хоровод догадок, кружащихся в голове Виталия.