Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После своего возвращения в «Король и Шут» Александр Леонтьев не раз подчеркивал, что не имеет амбиций играть роль второго фронтмена. На этом настаивал Михаил Горшенев. Однако Леонтьев парировал, что занимать место Андрея Князева он совершенно не планировал. В «Северном Флоте» ему пришлось брать ответственность за все и нарабатывать фронтменские навыки.
Александр Леонтьев:
Судя по тому душевному подъему, который испытывал тогда Горшок, я, конечно, понимал, что Мишке с Андрюхой уже пора было расходиться. Лодка, что называется, расклеилась. Тем не менее Миха, видимо, еще не отдавал себе отчет в том, что есть определенные вещи, делать которые привычно. Это как развод с женой: вроде друг друга достали, разбежались, а потом начинаешь скучать, потому что есть какие-то схемы передвижения по дому, и вообще уже как-то срослись запахами и т. п. Все это ломает. И Мишка тоже себе не отдавал отчета, что ему будет не хватать того человека. На концертах они менялись: в каких-то песнях он отдыхал и давал попеть Андрюхе. А тут на него свалилась необходимость петь одному.
То ли в шутку, то ли нет Миха предложил мне взять на себя груз второго фронтмена. Я отказался. Ты Горшок, я – нет, все. У меня не было цели заменить в «Короле и Шуте» Князя. А главное – зачем? Себя я ценю не меньше Князя. Играть его роль – это себя не уважать. Еще раз подчеркиваю, что я его ценю и не умаляю его заслуг. Ну давайте, понравится мне женщина – и я буду в чужой семье играть роль ее мужа!
Я вернулся в группу с целью играть на гитаре, и все было в порядке. Когда случилось непоправимое, пришлось переориентироваться. Положа руку на сердце, в группе, кроме меня, никто не умеет петь. Так бывает. Не все люди умеют петь. Да, может быть, кому-то кажется, что я пою хреново. Но у меня был опыт, я пел и в хоре, и в «Кукрыниксах». Яков, например, может исполнять бэк-вокалы, но петь живьем концерт – это совсем другое. Сашка Куликов – самый молоденький и самый здоровый из нас – во время записи нашего альбома в Финляндии стал записывать бэк-вокалы. Он пел 15 минут, потом вывалился из студии весь в поту и сказал: «Я даже не представлял, что это так тяжело! Как ты вообще концерты выдерживаешь?»
Александр Куликов:
В очередной раз я поразился Ренику, потому что мы встали в ту комнату, где находился один микрофон и орали: «Стою один…» Уже на пропевании третьей фразы у меня першило в глотке, и я боялся, что закашляюсь прямо во время записи. Нужно обладать определенным талантом и физическими возможностями. Таким надо родиться.
Александр Леонтьев:
Я себе не ставлю памятников, но петь и одновременно играть на гитаре – это довольно тяжелая тема. Надо было привыкать. Поскольку, кроме меня, петь было некому, пел я. Есть в жизни такие моменты, которые надо тащить все на себе. Если не ты, то никто. Потому что худшее, что могло бы случиться, – это расстаться навсегда. Мы прекрасно понимали: даже если будем собираться раз в год на памятных концертах, это будет вообще не то. Могу сказать, что ради спасения коллектива пришлось немного поднатужиться.
На первых порах Леонтьев всецело был сосредоточен на том, чтобы хоть как-то исполнить свои вокальные партии. Потом уже начал отрабатывать какие-то сценические движения. О неукротимом шоуменстве речи не шло, потому что на концертах он был слишком привязан к микрофону и постоянно шаманил. Однако свою фирменную жестикуляцию со временем Леонтьев все же оттачивал. Индивидуальная манера общения с залом нащупывалась методом проб и ошибок. Осваивать все эти премудрости ему пришлось уже в довольно зрелом возрасте. Пришлось выбирать: либо учиться, либо жалко выглядеть на сцене.
Не меньшей кровью Леонтьеву давались тексты песен. Во времена «Кукрыниксов» он вообще был вынужден прятать от себя готовые вирши, чтобы ненароком неоспорить фундаментальный булгаковский принцип «рукописи не горят». С годами он стал относиться к написанному проще, но теперь приходилось мучительно искать свой почерк, свою неповторимую интонацию и свой индивидуальный стиль.
Александр Леонтьев:
Стиль очень простой. Естественно, это – символизм. Плюс глубокая искренность. Практически все мои тексты – это очень глубокие и кому-то даже непонятные в своей интимности переживания. Опять же, я стараюсь работать над красотой фразы, что в песенном размере и русском языке делать очень тяжело. Проза мне дается гораздо легче. У нас язык заточен под прозу, он богатый, цветистый, образный. Загнать это в размер не фолка, где фраза может быть тягучей и долгой, а рока – очень тяжело. Я стараюсь над этим работать. Суперпоэтом я себя не считаю. Поэзия для меня вторична. Это всего лишь вишенка на торте. Да, в песне должны быть красивые и убедительные слова, но для меня это не самоцель.
Воспитанный на лаконичных и стилистически выверенных произведениях Бабеля, Довлатова и Булгакова Леонтьев тяготеет к выражению своих мыслей в прозе. Емкие и порою афористичные записи в блогах помогают ему набить руку для сочинения поэтических текстов.
Александр Леонтьев:
Любой мало-мальски читавший человек, обладая приличным словарным запасом, может наваять хотя бы пару-тройку удачных песен. Главное, любить язык. У любого дурака пару раз в жизни бывают правильные мысли. И сломанные часы показывают точное время дважды в сутки.
Если под рукой нет листочка, Леонтьев, как правило, сочиняет тексты песен с помощью планшета. В случаях же, когда процесс написания стопорится, на выручку приходит бумага и ручка. Иногда во время авиаперелетов подшофе Саша фиксирует в планшете первую пришедшую в голову фразу, которая в перспективе может стать основой для текста очередной песни.
Александр Леонтьев:
Некоторые тексты я начинал набрасывать в нетрезвом виде. Для меня важно, чтобы в песне была какая-нибудь хуковая фраза, от которой я потом отталкиваюсь. Это как дешифровка древней письменности: смотришь на текст на стене и не понимаешь ни буквы. Есть музыка, и когда ты вдруг угадываешь, о чем она должна быть, происходит процесс дешифровки. Мой дебильный перфекционизм доводит меня до того, что я выбрасываю массу текстов. Такая тема мешает, это своеобразный языковой барьер. А в пьяном виде иногда полезно придумать и записать фразу, которая могла бы в ином состоянии показаться смешной и дурацкой. Естественно, в пьяном виде тексты целиком не пишутся. Но можешь сделать набросок, триггер, который потом в трезвом состоянии во что-то разовьется. Просто в пьяном виде барьеров нет.
Полностью законченных рукописных текстов на бумаге у Саши нет, потому что на студии он предпочитает писаться в полумраке, поглядывая на светящийся экран гаджета со словами песни. Так ему лучше удается прочувствовать все обертона. Первый альбом в питерской студии «Гороховая, 19» Леонтьев писал практически в полной темноте.
Вслушиваясь в умные, отшлифованные, нередко парадоксальные тексты трех пластинок «Северного Флота», даже не можешь поверить, что изначально музыканты планировали заказывать лирику для песен у драматургов Андрея Усачева и Михаила Бартенева, написавших либретто к зонг-опере «Короля и Шута» «ТОДД».
