же покинутые искусственной памятью моменты меня остановили: если я всю жизнь был под действием пилюль, никто не знает, как мне будет без них. Возможно, придётся бежать в каждый попавшийся бордель "впереди своего визга", как смешно подсказала память. А это очень быстро! Почти восемь сотен миль в час!

С такими мыслями я дошёл до холла, где меня уже поджидал довольный мастер Креп.

— Ну как, Фиктор? — с ухмылкой поинтересовался он.

— Удовлетворительно, мастер Креп, — честно ответил я. — А сколько я…

— Заплачено, — буркнул цверг.

— Ну уж нет! — возмутился я. — Матер Креп, я вам ОЧЕНЬ благодарен. Но уж в борделе за себя платить позвольте мне самому!

— Ишь ты! — удивлённо пожевал он бородой. — Но вообще — верно. Позволяю, — с преувеличено-заносчивым видом бросил он.

В общем — рассчитались мы с мастером и направились в обратный путь, к Вагус Сумбонту. И стали свидетелями весьма поучительного зрелища:

Как и предрекал мастер Креп, экипаж к Воздушному Кораблю подтянулся. И был просто аллегорией слов "суета" и понятия "последствия невоздержанности". Люди, цверги, несколько непонятных мне разумных — то ли упившихся до прозелени и бордового цвета, то ли такие от природы. Понять такие детали не было никакой возможности, поскольку вокруг Вагус Сумбонта бушевал вихрь. Вихрь из разумных, деталей, частей обшивки, запаха винного и табачного перегара, пота и сквернословия. Последнего было так много и настолько громко, что как брань бранные слова и не воспринимались. А именно как этакая "атмосфера", окутывающая приводимый в порядок Корабль.

В такой обстановке “познакомиться с экипажем”, как сулил мастер Креп, было, мягко говоря, невозможно. Грубо говоря — я был уверен, что если попробую поговорить с кем-то из разгорячённых и суетящихся работников, мной просто законопатят какую-нибудь щель, даже не заметив, что это я. А мастер раскурил свою здоровенную сигарету, затянулся, блеснув золотом глаз, и произнес:

— Суетятся, бегают. Про…любят половину такелажа и первую неделю полёта будут бегать, как птицы безголовые, чинить недоделки. И всегда так — ничему не учатся. Вот скажи мне, Фиктор, — обратился он ко мне. — Разве сложно закончить дела на пару дней раньше? А потом, если останется время, можно и погудеть.

— Не знаю, мастер Креп. Если подумать — то вы правы…

— Только они не думают ни стучака! — обвёл цверг наблюдаемую нами суету.

— Сам дурак, коротышка! — буркнул какой-то пробегающий взмыленный джентльмен с роскошными усами. — Ой! — взвыл он, хлопая себя ладонями по лицу.

Дело в том, что на эти слова ухмыльнувшийся мастер засиял глазами, и кончики роскошных усов хулителя занялись натуральным огнём. Не слишком сильно, джентльмен их сбил первым движением и с обидой уставился на мастера.

— Креп, ты…

— Не хами. Иди, напрягайся, — махнул сигаретой мастер. — Я вот тебя отродьем гнилого стучака не называю, — отметил он.

— Да… — не нашёл слов джентльмен и, бурча что-то бранное под нос, потрусил к Вагусу Сумбонту.

— Дармоеды, бездельники и за языком не следят. Ладно, Фиктор, пойдём в котельную. Отдохнём.

— Я бы, мастер Креп, если вы не возражаете, познакомился с механизмами. И с книгами сверился, — по дороге озвучил я.

Спать мне как-то не хотелось, посещение борделя, на удивление, не принесло усталость, а зарядило бодростью. Ну а поработать, поучиться, да и подумать — лучше, чем бессмысленно валяться в каюте. Уж всяко — полезнее.

— Какой энтузиазм, — усмехнулся мастер. — Ну, поработай. Проверь смазку, можешь поменять при нужде. И машины оранжевого и красного сектора — не трожь! — аж рявкнул он на меня.

Это у нас (уже у нас, мысленно улыбнулся я, хотя так и есть) в Котельной были “сектора”, а точнее — маркировка механизмов разными цветами, в зависимости от сложности. “Для бестолковых гоблинов”, как пояснил мастер Креп, поскольку они стойко сопротивлялись попыткам обучить их грамоте. Ну и подобная маркировка оказалась не бесполезной для меня — не потому, что я не умел читать или не знал, что за машины. Память у меня хорошая, да и пояснения мастера я слушал внимательно. Просто удобно обозначить группу машин по цвету, вместо того чтобы называть каждую по отдельности. Особенно учитывая, что те же паровые мультипликаторы были и в синем, и в красном, и в оранжевом “секторах”. И по цвету — удобнее и быстрее.

— Естественно, мастер! — даже с некоторой обидой ответил я. — Синий, зелёный и жёлтый сектора. Механизмы мне знакомы, но они у вас… у нас с вашими переделками. Вот и хочу лучше познакомиться.

— Ладно, трудись, — пожевал бородой Креп. — А я мастерю пока кое-что… И да, завтра надевай костюм техника, будем с ним разбираться, — напомнил он, на что мне оставалось только кивнуть.

После чего я, запасясь бумажными перчатками (ну не заляпанными смазкой руками книги листать!), принялся возиться с машинерией. А мастер отдалился в дальнюю часть котельной, неподалёку от Очага Трисмегиста. И через полчаса я заметил, что гоблины в рядок стоят в отдалении от места, где скрылся мастер. Внимательно смотрят, поводят ушами, даже приседают в страхе время от времени, но не уходят. И закономерно заинтересовался происходящим: посмотреть мне никто не запрещал, да и гоблины смотрят, так что, скорее всего, можно. А если нельзя — мастер Креп скажет, ну а я извинюсь.

А приблизившись, я минимум минуту, неотрывно и с массой всяких противоречивых чувств, смотрел на работу Мастера. С большой буквы, причём сказать, Мастера-Механика или Мастера-Мистика, не получится. Потому что Креп был и тем, и тем, что наглядно демонстрировал. Обнажённый по пояс, покрытый бугрящимися мышцами, объятый пламенем, как показалось мне сначала — но это были рыжие волосы, светящиеся сами по себе! Глаза мастера сияли, как прожекторы, не слабее полуденного солнца, в руках его… тёк металл. Раскалялся до жёлтого и даже белого каления за секунды и в те же секунды остывал. И мастер голыми руками орудовал этим металлом, то лепя, то переливая горстью, формируя пока непонятный мне механизм.

— Мастера говорит с богами, — послышалось бормотание одного из гоблинов. — Страшными, яркими богами, огонь у-у-у-ух!

Это бормотание меня привело в себя, и я направился разбираться с машинами котельной. В общем-то, я просто увидел то, о чём и сам догадывался, да и сам мастер говорил. Зрелище, конечно, уникальное, впечатляющее, много какое. И понять гоблинов, неотрывно наблюдающих за Крепом издали, я могу. Но у меня — работа, а красивое зрелище стоит, чтобы на него взглянуть, а не часами пялиться, как зевака!

Хотя, конечно, хочется так же. Это выходит, мастер Креп — одновременно