– И ты с честью прошла через это испытание. – Отец погладил дочь по руке. – Хочешь, я поговорю с ним, чтобы он больше такого не делал?

– Не нужно, папочка, – быстро ответила та. – Это будет не очень вежливо после всего, что он для нас сделал.

– Ты совершенно права, – согласился граф. – И если это случится еще раз… Тебе придется быть мужественной.

– Как скажешь, папа.

– Спокойной ночи, милая.

Граф поцеловал ее и вышел из каюты, тихонько прикрыв за собой дверь.

Лавина закуталась в одеяло, испытывая блаженство от того, что скользящая по воде яхта уносит ее прочь от тревог и волнений.

Заснула она с улыбкой на лице.

* * *

Бóльшую часть следующего дня девушка провела у ограждения борта, думая о том, что каждая минута приближает их к Абердину – ближайшему к Баллатеру порту, где жили ее неизвестные шотландские родственники.

Граф показал Лавине письмо двоюродного брата, в котором тот приглашал их приезжать в любое время, но Лавина не могла не задумываться о том, что они едут без предупреждения.

Вечером, после обеда, она снова оставила отца и маркиза, давая им возможность узнать друг друга получше, что у них, похоже, прекрасно получалось. Но вместо того чтобы пойти к себе, она вышла на палубу и стала смотреть на огни берега, который был уже так близко, что они не мигали.

Всего в нескольких ярдах от той части яхты, где стояла девушка, находилась музыкальная комната. Мать Лавины когда-то настояла на том, чтобы в салоне специально для нее установили небольшое пианино.

Девочка любила слушать, как мать играет. Отец, бывало, брал ее за маленькие ручки, и они начинали танцевать под звуки музыки.

Она улыбнулась, подумав о тех счастливых минутах, воспоминания о которых останутся с нею навсегда.

Закрыв глаза, она представила звук пианино и мать, играющую мелодию, от которой ноги сами пускались в пляс. Называлась мелодия «Летний вальс», и маленькой Лавине она нравилась больше всего.

Мать никогда не отказывала дочери, если та просила ее сыграть.

Лавина, когда подросла, научилась играть на скрипке. На яхте всегда был и этот инструмент. Для девочки не было большего счастья, чем играть вместе с мамой. А потом мама умерла и счастье умерло вместе с ней…

Вдруг глаза Лавины открылись. Музыка звучала не в ее воображении. Кто-то действительно играл «Летний вальс» на пианино, точно так, как мама когда-то.

Она прокралась по коридору и тихонько приоткрыла дверь музыкальной комнаты, чтобы посмотреть, кто это так хорошо играет. К своему огромному удивлению, она увидела, что за фортепиано сидит маркиз. Спиной он был повернут к двери, поэтому не догадывался, что его кто-то слушает.

Лавине никогда не приходило в голову, что этот грубый необщительный человек может быть музыкальным. «Хотя, – подумала она, – может статься, что именно уединенная жизнь, которую он для себя выбрал, научила его музыкой скрашивать одиночество».

С минуту она в нерешительности постояла в дверях, потом бесшумно скользнула по мягкому ковру и села в одно из кресел.

Целый час девушка сидела тихо и неподвижно, с наслаждением слушая, как маркиз играет самые разные мелодии: радостные и приятные и грустные, навевающие печаль.

Лавина подумала, что в каждой ноте звучит его душа. Казалось, только в музыке он может передавать свои чувства. Ей стало жаль его.

Потом он опять заиграл «Летний вальс». Двигаясь так, словно ее влекла неведомая, непреодолимая сила, она встала с кресла, подошла к комоду, в котором хранилась скрипка, и осторожно достала ее.

Очень медленно и тихо она начала играть, вплетая свои ноты в его мелодию. Маркиз лишь на какую-то долю секунды сбился с ритма, но потом, по-прежнему не оборачиваясь, продолжил музицировать. Догадался ли он, кто присоединился к нему?

Композиция подошла к концу, и Лавина ожидала, что Элсвик повернется и заговорит с ней. Но он сидел неподвижно, и девушка вдруг подумала, что он мог рассердиться на нее за это вторжение.

Быть может, маркиз считал, что она поймет и уйдет, видя, что он не обращает на нее внимания. Но когда она решила, что лучше всего так и сделать, он повернулся и посмотрел на нее, и такого выражения глаз, как у него в тот момент, она никогда раньше не видела.

– Так это вы, – произнес он тихо, почти удивленно. – А я-то думаю, кто это чувствует музыку так же, как я? Не знал, что вы играете на скрипке.

Лавина рассмеялась.

– А я понятия не имела, что вы играете на фортепиано.

– Я давно играю. Почти с самого детства, – сказал ей маркиз. – Сейчас я живу один и фортепиано для меня лучший друг, к которому я всегда могу обратиться за утешением.

– Я то же самое чувствую к скрипке, – сказала Лавина. – Но я и на пианино умею играть.

– В самом деле? – воскликнул он. – А я, слушая рассказы вашего батюшки о вас, решил, что вы эдакий сорванец, которому нравится только на лошадях кататься.

– Я люблю и это, для меня играть на скрипке так же приятно, как прыгать через забор.

Маркиз взглянул на нее с интересом.

– Какое необычное сравнение. Хотя вы и сама необычная женщина во всех отношениях. Если бы вы были другой, я думаю, мы не оказались бы вместе на этом судне. Я вас кем только ни представлял, но никак не музыкантом.

– Я вас тоже. Но теперь знаю, что вы у себя в замке не одиноки, – сказала Лавина и поняла, что говорить этого не стоило, потому что маркиз тут же повернулся и заиграл другую известную мелодию, на этот раз очень быструю. «Примерно так, – подумала она, – человек может отдаться безумному танцу, чтобы не думать о чем-то потерянном или о том, что невозможно получить».

Какой-то миг она колебалась, но потом, узнав мелодию, заиграла с той же скоростью, чувствуя при этом, что играет хорошо. Маркиз бросил на нее косой взгляд и ускорил темп. Ей удалось не отстать, и так они вместе гремели, пока композиция не подошла к своему триумфальному завершению.

Когда стих последний звук, он посмотрел на нее с довольным видом.

– Исполнение, достойное Альберт-холла, – сказал он. – Быть может, однажды, если мы потеряем все, что имеем, нас возьмут туда давать концерты.

Лавина рассмеялась.

– Спасибо за комплимент.

– Вы его заслуживаете. Вы прекрасно играете, и я могу только предположить, что вас учил очень опытный музыкант.

– Моя мама захотела научить меня играть, чтобы сделать приятное отцу, – объяснила ему Лавина. – Я полюбила музыку с колыбели, услышав первую же ноту.

Помолчав, он согласно кивнул.

– Меня музыка заставляет забывать все плохое. Я как будто переношусь в другой, чистый и неиспорченный мир.

Лавина не сразу нашлась с ответом. Подумав, она сказала: