Пока Тонкий раздумывал, что ему больше хочется: посмотреть, что находится за дверным проемом, или остаться в воде, в лягушатнике началось какое-то движение. Мелькнула черная тень, как будто пролетела над водой, и кто-то произнес:

– Никто тебя не найдет, кому ты нужен? – Говорили громко, а эхо разносило так, что казалось, будто говорящий здесь, совсем рядом. Вон, на соседней дорожке. Или даже ближе…

Собеседник отвечать не спешил. Он постонал, повздыхал и покряхтел, как старуха на грядке, и промолчал. А голос продолжал уговаривать.

– Просто сделай дело…

– А вдруг…

– Без вдруг.

– А репутация?

– Не смешно. Посмотри на себя!

– Я, между прочим…

– Как хочешь! Оставайся неудачником, никто тебя ни за что не тянет. А я найду того, кто согласится мне помочь…

Тонкий завис в воде «солдатиком» и боялся вздохнуть. А он еще раздумывал, стоит ли идти ночью в бассейн! Любопытный разговор, знать бы еще, о чем он, – вообще было бы волшебно! Может, что-то незаконное. Хотя необязательно. Может быть, даже связанное с кражей. Никто ничего конкретного не сказал, но очень хочется верить, что подслушиваешь не зря…

– Какие у меня гарантии?

– Фильмов насмотрелся? Я думал, ты серьезный человек. Мы не в Голливуде!

Молодой голос уговаривал голос постарше, и один из них Тонкий, кажется, узнал, но только не мог вспомнить, кому он принадлежит. Не кто-то из ребят, старше. И не родители, наоборот – моложе. Но голос знакомый, Тонкий совсем недавно его слышал! Подойти, что ли, подсмотреть?

Стараясь не плескать, Тонкий осторожно по лестнице выбрался из воды. Напялил шлепанцы и, скользя, как на лыжах, чтобы не чавкать мокрыми ногами, подкрался к двери и встал за стеллажом. Стеллаж мешал. Честно говоря, за ним вообще ни черта не было видно, а вот самого Тонкого он почти не скрывал.

Маленькое помещение, меньше бассейна. Вода. Да, похоже, правда лягушатник. Только вот людей не видать…

– Мне нужно подумать! – рявкнули над самым ухом.

Тонкий вздрогнул и уронил со стеллажа мяч. Мяч шлепнулся на плитку, отчеканил пару раз и покатился-покатился к борту бассейна. Сейчас будет «плюх» и кто-то спалится. Мяч, конечно, не железа кусок, но все равно могут услышать. Секунду Тонкий соображал: бежать сейчас или послушать еще, может, пронесет и его не заметят. Мяч остановился на самом краю бассейна. Тонкий выдохнул.

– У тебя нет времени! – ехидно ответил молодой голос. – Решай сейчас: либо ты, либо кто-то другой. Но тебя тогда рядом быть не должно, сам понимаешь.

– Врешь! – запальчиво ответил старик. Визгливо так, как будто его довели. Этот, пожалуй, доведет! Тонкий уже минут пять слушает, а о чем разговор, до сих пор не понял.

– Ну послушай. – Молодой перешел от угроз к уговорам. – Что ты теряешь?

– Имя!

– Не смешно.

– Ты повторяешься! Я попрошу мне не хамить! – рассердился старик.

– А приобретаешь бездну новых возможностей, с которыми имя может быть даже у такого, как ты…

– Не хами!

– Я любя.

Старик опять закряхтел и заохал. Тонкий осторожно вытянул шею, он ведь так и не видел этих двоих. Сделал шаг в лягушатник…

– Что это? – искренне удивился молодой, и Тонкий понял, что спалился. Он отпрянул, задел стеллаж, сбив, наверное, все имеющиеся мячи. Хлопая и чеканя, они раскатились по полу, но это было уже неважно. Перепрыгивая мячи и банкетки, спотыкаясь о собственные шлепки, он рванул в сторону душа, на ходу соображая, что, если догонят, то вообще-то ничего страшного не произойдет. Зря бежит-то, зря. Бассейн ночью открыт, дежурный его сюда пустил, значит, Тонкому можно здесь находиться. Из разговора он ничего не понял и вообще не подслушивал, просто услышал голоса и пошел к людям, чтобы не плескаться одному. Но это все надо было говорить раньше, до того, как он бросился бежать. А теперь…

Тонкий хлопнул дверью душевой, проскочил в раздевалку, путаясь, набрал код на шкафчике и, на ходу застегивая джинсы, выскочил на волю.

– Как искупался? – лениво спросил дежурный, не отрываясь от журнала, но Тонкий был уже далеко.

Серега по-свойски развалился в кресле и, держа в зубах карандаш, зачитывал вслух газетную статью. Судя по изумленной Андрюхиной физиономии, зачитывал давно и с выражением.

Тонкий сел на кровати, зевнул, бросил Андрюхе:

– Ой, кто это? Я без маски тебя не узнал! – и попытался вникнуть, что там читает Серега.

Я хочу сказать террористам в лицо: их прозрачный намек с похищением скульптуры «Дружба народов» понят, но не принят к сведению. Они не дождутся! Им никогда не добиться своего! Художники и скульпторы на страже мира, так и передайте!

– Что за бред? – хихикнул Тонкий, не ожидая, впрочем, ответа. Что отвечать, и так все понятно: Александр Семенович в своем репертуаре. Террористы ему померещились, банальной кражи показалось мало. А может, он просто привлекает внимание к своей персоне? Хотя… Кому, в самом деле, нужна эта «Дружба народов», этот железный дракон? Там были экспонаты подороже, нет, понадобились фигурки и этот звероящер!..

– Я знал, что ты оценишь, – хмыкнул Серега. – Но согласись, в этом есть рациональное зерно: кому, кроме террористов, эта железяка понадобится?

– А вот если начинить ее тротилом… – подхватил Тонкий.

– Будет куча осколков, – закончил мысль Андрюха. – Злые вы, уйду я от вас. – И «ушел», нацепив свою маску монстра.

За окном жизнерадостно плеснулось. Тонкий глянул: точно, здравствуй, свежее пятно розового киселя. Кто ж там так ягоды не любит-то, а? А может, не кисель вовсе, а краска? На форуме художников, по крайней мере, логично.

Леночка возникла, как всегда, без стука и лишних приветствий. Похлопала в ладоши над головой:

– Собира-аемся на мастер-класс! Сегодня выездной, позавтракаете в автобусе, – обрадовала и ушла себе.

Завтракали действительно в автобусе, чего уж там, Леночка врать не будет. Тонкий лущил вареное яйцо и думал, что же он такое подслушал вчера. Ничего не придумал. Слишком размытый был разговор, не поймешь о чем. Хотя его не оставляло ощущение, что разговор как-то связан с событиями в музее.

Александр Семенович гордо жевал пирожок и перечитывал свое интервью в газете. Спасибо, что не вслух. Серега вертел в руках пакетик с мусором и хихикал над Александром Семеновичем. Андрюха в своей маске монстра изображал кровавую расправу над яблоком. Хрустело душераздирающе. Девчонки обсуждали, «какой бред в газете пишут», нимало не стесняясь Индюка и краснеющей журналистки. Дед их поддерживал. Соросов, слыша все это, многозначительно покашливал, но никого это не смущало.