работы К. Сомова и не удержался от четверостишия:

К портрету А. А. Блока

Под беломраморным обличьем андрогина

Он стал бы радостью, но чьих-то давних грез.

Стихи его горят — на солнце георгина,

Горят, но холодом невыстраданных слез.

Главное достоинство этого «поэтического цветка» опять же в фонетике, в том, что «георгина» составляет рифмующуюся пару с «андрогином» («изящным Андрогином» назовет Анненский Блока и в «Книге отражений»). Но солярный шар георгина(-ы) тоже неслучаен: узкое лицо поэта на портрете окружено широким нимбом курчавых волос, и эта деталь бросается в глаза зрителю прежде всего. (Родственники А. Блока, единодушно ругая картину, считали, что «вместо мягких кудрей на портрете тусклые шерстяные волосы».)

В шаржах, например, художника Ре-Ми (А. Ремизова) в «Сатириконе» 1907 года подчеркивалась та же характерная черта, что и на самом известном портрете А. Блока, но утрировалась она настолько, что очевидным становилось сходство с… одуванчиком. С этой карикатурой перекликается пародия Lolo (Л. Г. Мунштейна):

Вместо храма у нас балаганчик,

Мейерхольд заменяет попа…

Здесь тебя, о поэт-одуванчик,

Увенчает больная толпа…

«Одуванчик-балаганчик» накрепко приклеился к Блоку и обыгрывался не единожды. Только в 1921 году в стихах на смерть поэта Вера Звягинцева напишет:

И зачем молиться нам о хлебе,

Если нет насущных сердцу роз?..

…А в декабре тринадцатого столичный писатель Федор Сологуб, давно простившийся со зверобоем Тетерниковым и даже жалованный орхидеей, изо всех сил старался соответствовать новому образу — преуспевающего литератора и человека светского. По ироничным словам Блока, Сологуб «обрился, женился» и жизнь ему уже казалась «полумилой». В веселом предпраздничном настроении он писал:

Вяч. Иванову

Триолет

Розы Вячеслава Иванова —

Солнцем лобызаемые уста.

Алая радость святого куста —

Розы Вячеслава Иванова!

В них яркая кровь полдня рдяного,

Как смола благовонная, густа.

Розы Вячеслава Иванова —

Таинственно отверстые уста.

Мистические розы Вяч. Иванова цветут только «в садах души». Раздел книги «Соr ardens» — «Rozarium», целиком посвященный розам, возрос на питательной почве и удобрен вековыми традициями религиозной католической символики. Потому без сожаления уберем с «поэтических подоконников» все лишнее. Как сказал Поль Верлен (по-русски — устами Сологуба): «Алеют слишком эти розы…»

А вот упоминаемая рядом с именем Михаила Кузмина «роза Жакмино» — вполне реальная гибридная ремонтантная Roza General Jacqueminot, рекомендуемая также и для горшечной культуры в помещениях. Она темно-бордовая и, натурально, очень душистая.

Михаилу Кузмину

Триолет

Мерцает запах розы Жакмино,

Который любит Михаил Кузмин.

Огнем углей приветен мой камин.

Благоухает роза Жакмино.

В углах уютных тихо и темно.

На россыпь роз ковра пролит кармин.

Как томен запах розы Жакмино,

Который любит Михаил Кузмин.

Найти в букетах, кошницах, розариумах М. Кузмина именно розу Жакмино не удалось. Скорее всего, Сологуб имел в виду часто поминаемые мемуаристами духи Михаила Алексеевича. Описывая внешность Кузмина, Алексей Ремизов трижды (!) говорит о «розовом благоухании»: «очень душился розой — от него, как от иконы в праздник».

Он жалобен, он жалостлив и жалок.

Но отчего от всех его фиалок

И пошлых роз волнует аромат?

И.-Северянин. «Кузмин»

Точнее было бы даже сказать, не аромат, но парфюм. Духи «Rose Jacqueminot», созданные в 1900 году, входят в десяток шедевров парфюмерного искусства: великий Коти открыл новый век новым благоуханием. Эти духи тогда широко рекламировались на обложках модных журналов, более того, дошли сведения, что к ним питали слабость почему-то именно мужчины, и мужчины… писатели. Вот что говорит Тэффи о наивных вкусах А. Куприна: «Любил духи „Роз Жакемино“ до блаженной радости. Если надушить этими духами письмо, будет носить его в кармане без конца…»

Рис. 29. Роза Жакмино

Какими благовониями умащал Ф. Сологуб свои гривуазные послания? Наверняка листочки со стихами источали какие-нибудь парфюмерные цветочные запахи… Не зря Ин. Анненский в статье о Сологубе так подробно говорит о зверином нюхе писателя, о многочисленных обонятельных образах в его произведениях. В романе «Мелкий бес» содержится замечательно полное описание модных на рубеже веков духов и одеколонов. Если омерзительный Передонов связан со всяче-ским смрадом, запахом белены и кокорыша (народное название ядовитого кокорыша — собачья петрушка), то «язычница и грешница» Людмила Рутилова говорит о себе: «Люблю красоту… Мне бы в Древних Афинах родиться. Люблю цветы, духи, яркие одежды, голое тело». Она пользуется духами как самым верным способом обольщения и, собираясь на первое свидание с невинным Сашей, не только сама умащает себя розовым ароматом («надушилась мягкою, тихою Аткинсоновою серингою»), но и кладет в сумочку флакон и маленький распылитель — «надушить гимназиста, чтобы он не пахнул своею противною латынью». Ф. Сологуб на редкость подробно говорит о запахах, связанных с телесной красотой, с женским соблазном. Он предусмотрительно предупреждает читателя, что героиня «любила духи, выписывала их из Петербурга и много изводила их. Любила ароматные цветы. Ее горница всегда благоухала чем-нибудь: цветами, духами…». И сама Людмила при каждом появлении на страницах романа «благоухает чем-нибудь», каждый раз чем-то новым, в зависимости от настроения и поставленной психологической задачи: «Она порывисто прошла в свою комнату, обрызгала себя корилопсисом, — и запах, пряный, сладкий, блудливый, охватил ее вкрадчивым соблазном. Она вышла на улицу нарядная, взволнованная, и нескромною прелестью соблазна веяло от нее». (Корилопсис, точнее, кореопсис, — декоративный кустарник с метелками душистых цветов; но обратим внимание и вот на какую деталь: в начале ХХ века названия духов чаще всего соответствовали на-званию какого-нибудь цветка. Передонов мог в парикмахерской попросить «спрыснуть» его «резедой», а парикмахер отвечал, мол, «резеду не держим» и «спрыскивал оппопонаксом»). Когда же нужно было усыпить бдительность собеседника и продемонстрировать добропорядочность, сестры Рутиловы безошибочно выбирали легкие цветочные запахи, какой-нибудь «сладко-влажный клематис», и он действовал на самого подозрительного человека умиротворяющим образом, как и вся обманчиво-спокойная обстановка их дома.

Рис. 30. Анютины глазки А. Ралле и Ко. Плакат. Берлин. 1899

«…Мирная, красивая их гостиная внушала ей, мимо ее желаний, спокойные мысли и утишала досаду. Начатое и оставленное здесь вышиванье, кипсеки (т. е. альбомы. — О. К.), гравюры на стенах, тщательно выхоженные растения