подставке. Размером он был примерно со стол, в передней его части располагалась круглая дверца, сейчас закрытая.

— Не знал, что детям можно бывать в капсулах, — сказал Артур.

— Ну ещё бы ты знал. У тебя же детей нет, откуда тебе знать. Такие капсулы выдаются не всем, только работникам на особо ответственных профессиях. Например, как у меня. Медикам, полицейским, металлургам, у которых горячий стаж... Чтобы мы высыпались ночами и не допускали ошибок на работе.

— А зачем тогда кроватка?

— В капсулах спать можно только ночью. — Голос медсестры становился всё более уставшим и недовольным. — Они ещё не до конца изучены.

— А как же остальные детей в кроватки спать укладывают, когда сами ложатся в капсулы?

— Капсула определяет детский крик как угрозу и будит жильца. Ну что? Всё? Или ещё будут вопросы?

— Только один. Скажите...

— Давай на ты, — медсестра вновь лукаво улыбнулась.

— Хорошо. Скажи, если я сегодня не смог посетить клуб, как мне велел врач, что будет дальше? Меня оштрафуют, или отправят в психушку, или... ещё что?

Медсестра снова закатила глаза:

— Нет, ничего такого. У тебя есть три дня для исполнения назначений врача. Это если по закону. Так что можешь не торопиться. Если, конечно, у тебя достаточно низкий кредит, чтобы не ходить на работу. Ну как? Теперь — всё?

— Да. — Артур вздохнул с облегчением. — Теперь — всё.

— Тогда иди уже сюда и трахни меня как следует.

Медсестра повернулась к Артуру спиной и хлопнула себя по огромному заду. Желание уйти недолго боролось с вожделением, и второе, в итоге, победило.

Когда всё закончилось, Артур сел на матраце, прислонившись спиной к стене, и посмотрел на голую девушку. Та лежала и улыбалась, глядя в потолок.

— Где ты так научился? — спросила она.

— Ты о чём?

— Ну... языком.

Артур вспомнил Катю и усмехнулся:

— Много практики.

— Да? — Девушка смерила Артура взглядом. — Везёт. А у меня вот мало практики.

— Муж постоянно в отъезде?

— Ага. Его отправляют на Крайний Север работать. Три месяца дома, три месяца там.

— А там — это где? — заинтересовался Артур.

— Не знаю. Он говорил мне название города, но я забыла. Говорил, что его туда могут насовсем перевести. Тогда, наверное, мне с ним ехать придётся.

— И ребёнку.

— Что? А, да. Конечно. Хотя я бы его тут оставила. — Она рассмеялась. — Сдать бы его в детский дом и забыть... Шучу, шучу. Люблю я его, конечно. Но больше всего — когда он в капсуле.

Она снова рассмеялась, и Артур рефлекторно улыбнулся в ответ, хотя подобных шуток не понимал. Когда ему, шестнадцатилетнему, пришлось обеспечивать капризного младшего брата, убиваясь на работе, он не думал о том, чтобы избавиться от него. Наоборот, переживал, что их разлучат, и тогда они, возможно, никогда больше друг друга не увидят. А этого было допустить нельзя. Единственное, чего он тогда хотел — чтобы Виталик был постарше и тоже работал наравне с ним, тогда им обоим было бы легче. Но и в шестнадцать лет Артур понимал, что жизнь не спрашивает тебя, как будет лучше, а просто ставит перед фактом. Ныть и возмущаться не просто бессмысленно, это ещё и неправильно. В конце концов, у них было не самое плохое детство, даже с учётом того, что воспитывала их одна мать. Тогда они не знали труда и забот. Лишившись поддержки матери, Артур решил, что жизнь просто требует от него какой-никакой платы за безмятежные годы. Правда, тогда он ещё думал, что мама вернётся, и даже не допускал мысли, что навсегда остался без неё.

Виталик этого долго не понимал. Артур потратил много часов за объяснением того, что всё не так уж и плохо. Что это временные трудности. Обещал брату, что мама вернётся и всё будет, как прежде. А позже с огромным трудом рассказывал, что мама умерла, и теперь они одни. Виталик отказывался верить. Он возмущался, обвинял в чём-то брата, а тот соглашался и винил себя. Винил до тех самых пор, пока не понял, что младший брат попросту манипулирует им. Только когда Виталик откровенно стал выпрашивать еду и вещи, вспоминая мать, Артур понял, что разбаловал его, и прекратил потакание. На какое-то время общение у братьев почти прекратилось. Лишь через несколько месяцев после решающей ссоры, когда Виталик впервые пошёл на работу, что-то изменилось в его голове. Он стал делать первые шаги к примирению с братом, и Артур охотно это поддержал. Но такими, как в детстве, их отношения уже никогда и не стали.

— О чём задумался, красавчик? — спросила его медсестра.

Артур вдруг отчётливо вспомнил, что доктор называл её Ксюшенькой. Имя всплыло в памяти после ассоциативного ряда, начавшегося со слова «красавчик», которым она назвала его впервые ещё в больнице.

— Да так... О брате.

— О, у тебя брат есть? — заинтересовалась Ксюша. — А он такой же симпатичный, как и ты?

— Ну... — Артур вспомнил, как стремительно стал набирать вес Виталик, едва открыл свой счёт в банке и получил доступ к покупкам. — Не знаю, я в мужской красоте не разбираюсь. Да, наверное. Может, даже посимпатичнее будет.

— Интересно, интересно. А где он работает?

— Там же, где и я, на заводе.

— Ну понятно. В этом городе почти все работают на заводах. Или на металлургическом, или на химическом.

— Для того он и город, — повторил Артур слова учителя географии, услышанные давным-давно. — Чтобы производство обеспечивать.

— Для того они и люди, — вторила ему медсестра скучающим голосом, — чтобы работать. Знаю, знаю. Тоска смертная. Никому ведь своя работа не нравится. Работа всех бесит. Разве что муж у меня... Но он так, дурак.

— Муж у тебя любит свою работу?

— Любит, да. Но он дурачок, говорю же. Не от мира сего. Инженер, видите ли. Но какого-то низкого ранга. Пока что. Учился вот, курсы какие-то проходил, чтобы повышение получить, кредит такой взял... а его теперь на Крайний Север отправляют. Дурак, говорю же. Всё говорил, что увезёт нас в город получше, а теперь... Теперь придётся с ним на Север ехать. А я ненавижу Север. — Последние слова она сказала с чувством, со злостью. — Ненавижу холод, снег, темноту. Здесь тоже не Юг, знаешь ли.