— Правда? Не думаю.

— Да камень был бы больше тронут вашими заигрываниями и подхалимством, чем я, — заявила она. — И сейчас я даже не подумаю огорчаться и смущаться.

— Неужели? — Себастьян шагнул ближе к ней, хотя, черт возьми, и понимал, что не должен этого делать. — Никогда? Совсем?

Глаза Одрианны расширились от очаровательного, невинного изумления. Она резко повернулась, чтобы уйти. Но этого Себастьян сейчас допустить не мог.

Схватив Одрианну за руку, он рывком привлек ее к себе. Он хотел только поцеловать ее, чтобы доказать свою точку зрения. Ничего более. Во всяком случае, именно это он говорил себе. Одрианна не сопротивлялась и не отталкивала его. Правда, поначалу она немного напряглась от удивления, а затем расслабилась и полностью растворилась в поцелуе. Странно: ее тело отреагировало на поцелуй так, будто тепло его рук вызвало у нее озноб.

Мягкие губы. Осторожные, любопытные и безыскусные. Он не требовал, чтобы она ответила на поцелуй. Все, что он хотел узнать, было сказано ее прерывистым дыханием, сердцебиением и податливостью.

Поцелуй не был коротким. А один перешел во второй, потом в третий. В Себастьяне вспыхнуло желание, и лишь ее невинность останавливала его. Обнимая женщину другого типа — а именно с такими женщинами он имел дело, — Себастьян не стал бы бороться с искушением. Но ему нравилось дразнить ее, дарить ей скромные ласки, доставлять удовольствие и наблюдать за ее удивленной радостью, видеть, как она млеет от его прикосновений.

Себастьян обнимал ее все крепче, пока ее грудь и живот не оказались прижатыми к его телу, а ее дрожь не передалась ему. Его губы прикоснулись к ниточке пульса, бьющейся на ее шее, и он слышал ее восторженный стон. От этих звуков его желание стало еще горячее, он жаждал удовлетворить свою страсть.

Его ласки становились все смелее, и вот наконец его рука дотронулась до шелковистой кожи ее груди.

Одрианна громко вскрикнула — то был чудесный звук женского удовольствия. А потом она застонала, и этот стон почти не прерывался, пока его рука теребила ее отвердевший сосок сквозь тонкую ткань одежды.

Одрианна находилась словно в полусне. Чтобы не упасть, она крепко держалась за Себастьяна, изгибала спину, чтобы быть поближе к нему. Разрозненные мысли постепенно обретали форму. Он должен увезти ее отсюда и найти место — любое, — где они могли бы насладиться друг другом. Ему нужно…

Неожиданно острая боль черной тучей затмила ему разум. Перед глазами встала красная пелена, а с уст сорвалось проклятие.

Разум и зрение Себастьяна наполовину прояснились. Его левая рука упала, словно объятая огнем. Мисс Келмслей стояла в пяти футах от него, прикрывая рот руками: она была в ужасе, в полном смятении.

— Извините, пожалуйста! Я не хотела причинить вам боль, — в отчаянии быстро проговорила она. — Услышав, как открывается дверь, я всего лишь толкнула, чтобы освободиться, и… — Она в испуге посмотрела на сад. Ветер нее к ним женский смех и разговоры.

Очередной приступ боли заставил Себастьяна поморщиться. И опять эта боль!

— Ерунда! Ничего страшного, — проговорил он.

— Вы уверены? Вы очень побледнели.

Без сомнения, так оно и есть. Его тело оказалось словно в аду. Одрианна с волнением ждала, пока он справится с болью. На это понадобилось немало времени.

Она успокоилась, лишь когда увидела, что Себастьян постепенно расслабляется.

— Было бы ужасно, если бы Дафна и Селия увидели нас в таком… — Она на мгновение замялась. — Ну, в общем, как это было. Уверена, что вы понимаете, о чем я говорю. Они так неожиданно вышли из здания. Обычно они не выходят из оранжереи в это время, а работают в теплице.

Себастьян представил себе бледную женщину, которая вышла на солнце. Надо не забыть как-нибудь выразить ей свою благодарность.

— Мы и в самом деле не должны были… Нехорошо с вашей стороны… — Смятение мисс Келмслей уступало место испугу. Но Себастьяну не хотелось больше выслушивать чьи-то нотации.

— Разумеется, должны были, — перебил он ее недовольно. — Мы этого хотели, стало быть, были должны, и сделали то, что хотели. И прекратите делать вид, что я заставляю вас целовать меня.

Если бы постепенно угасающая боль не отвлекала его внимание, он был бы менее откровенен. Но поскольку так оно и было, он лишь заставил мисс Келмслей увидеть положение дел в темном свете.

Одрианна пошла по дорожке в сторону дома.

— Вижу, что вы именно так жестоки, как я и думала, — услышал он ее голос. — Вы хотите унизить меня, только я не понимаю, с какой целью.

Себастьян догнал ее и едва сдержал желание вновь заключить в объятия.

— Я поддался импульсу и одному очень приятному воспоминанию, — сказал он. — А цель, если вы еще этого не поняли, — взаимное удовольствие. Однако вы правы. Мне не следовало так поступать, поэтому я должен извиниться.

— Ну и ну! — Они уже дошли до края сада и оказались возле угла оранжереи. Две женские шляпки так и не повернулись к ним, словно не знали о том, что он и мисс Келмслей находятся в графстве, не говоря уже о доме.

Мисс Келмслей указала на дальний угол садовой стены.

— Мне не нужно ваших извинений, лорд Себастьян! — договорила она. — Я хочу, чтобы вы ушли. Там есть садовая калитка. Вам не придется проходить через весь дом.

— Действительно… Что ж, хорошего вам дня и благодарю вас, — промолвил он в ответ.

— Благодарите меня? — изумилась Одрианна.

— За прогулку по саду, — пояснил Себастьян. — И за ваше гостеприимство.

Он поклонился. Она смотрела на него. Он улыбнулся. Она покраснела. Он заглянул ей в глаза.

Она повернулась и побежала прочь, к оранжерее.

— Мне нужно сегодня уйти рано, — сказал Себастьян. У меня встреча с Каслфордом в Сити.

— Разумеется, обязанности всегда на первом месте, — промолвил Морган. — Я рад видеть, что ты в состоянии вести переговоры с Каслфордом. Боюсь, сам я никогда не мог скрыть неприязни к этому человеку и его недостойному поведению. Именно поэтому ты сумел так быстро продемонстрировать свои способности в правительстве. У тебя есть талант так обращаться с мерзавцами, что они не видят твоего презрения.

— Возможно, это потому, что они и меня считают негодяем, который именно поэтому не испытывает к ним презрения, — усмехнулся Себастьян. — Может быть, они даже думают, что мы с ними — одного поля ягоды.

— Какая ерунда! Твое бурное прошлое — обычное дело для молодого человека, — возразил Морганн. — И ты ни разу не совершил действительно бесчестного поступка. Во всяком случае, так, как Каслфорд, ты себя не вел никогда.

Себастьян не собирался спорить с братом о собственном характере и уж тем более убеждать того, что у него больше недостатков, чем Морган думает, Хотя на самом деле, беседуя с ним, герцог Каслфорд действительно считал, что они с ним —души родственные, потому что в бурном прошлом их пути не раз пересекались.