по каждому поводу, как бывало у некоторых знакомых Марии мужчин с возрастом. В противовес своей сестре, Николай не блистал изяществом: топорщащиеся в разные стороны уши, пушащиеся волосы, которые из-за своего светлого оттенка создавали обманчивое ощущение лысины на голове, да и большой нос картошкой не сулили ему звания первого красавца города. Тем не менее обозвать Николая страшным язык не поворачивался. Мужчина имел те особенности, которые без труда компенсировали все шероховатости. Мягкий взгляд и добрая улыбка подсказывали Марии, что старший Вишневский не имел привычки повышать голос, а отсутствие морщин на лбу и вовсе намекало на то, что если он и злился, то только по исключительным поводам.

– Вист? Пикет? Стуколка?

Все игры, перечисленные Николаем, были коммерческими и безобидными, так как основаны на умственных способностях. Выбери она любую – не ошибётся. Однако с заявлением о решении графиня несколько запоздала.

– Я почти уверен: дама предпочтёт что посерьёзнее. – Отправив окурок к остальным в ажурную пепельницу, Ефим нахально подмигнул ей. – Фараон? Бура? Двадцать одно?

Будничные посиделки за чашечкой чая оборачивались утомительным занятием. Вероятно, сама судьба пожелала преподать Марии урок за её неуёмное стремление, которое первоначально привело её сюда затем, чтобы обогатиться за счёт дружбы.

– Сколько? – вопросила она, подавив назойливое желание обессиленной зевоты.

На счастье графини, ротмистр не стал ходить вокруг да около и таки озвучил сумму.

– Две сотни рублей.

«Меньше обычного», – подивилась графиня как никогда скромному аппетиту братца.

– Хорошо. Две так две. Назовите адрес, и я вышлю то, что вам причита…

– Совсем забыл, – с притворной беззаботностью Ефим звонко шлёпнул по столу, провоцируя Марию стиснуть челюсть, а Вишневских – непонимающе переглянуться, – к рублям обещалась и ваша горничная. Аннушка, кажется.

Окончание фразы острым гвоздём вбилось в позвоночник графини, заставив её вытянуться в прямую линию. За одно лишь упоминание девочки в подобном непристойном ключе стоило выжечь его язык. Однако во избежание конфликта она даст ему возможность одуматься.

– Повторите, ваше благородие. Должно быть, я что-то неверно истолковала.

Она нарочно обратилась к нему по чину, подчеркнув, что его положение всё же ниже, как бы он ни старался демонстрировать обратное.

– Вы недооцениваете собственный разум, ваше сиятельство.

Если в этом мире и существовал кто-то, кто был способен разжечь в ней пламя гнева в этот непогожий день, то его имя совершенно точно начиналось на «Е» и оканчивалось «ФИМ». Про собственного непутевого брата Мария старалась не думать.

– Нет дыма без огня, – философски изрекла Катерина Павловна, наблюдая за несколько сконфуженным этой фразой Ефимом через длинный узкий бокал под шампанское. – И та дурная молва вокруг вас ходит небезосновательно.

На краткий миг тишина густым облаком нависла над их головами. Мария не ведала, о каких именно сплетнях шла речь, но упоминание о них точно подпортило рыжеволосому ротмистру игривое настроение. Однако ненадолго, ведь уже спустя мгновение он отбился от всех шпилек в свою сторону, как залихватский вояка отмахивается от шашки одним лишь кинжалом.

Тепло рассмеявшись, словно сказанное Катериной было не более чем детским нелепым укором, Ефим огладил бороду длинными толстыми пальцами и с нотками удивления произнёс:

– О каких сплетнях маленькая графиня болтает?

– О самых разных.

Кокетливо покручивая кончик шелковистой волнистой прядки, Катерина с самым невинным видом стала говорить о не самых невинных вещах.

– К примеру, о том, что вы играете на людей, как на какой-то скот или наскучившую шляпку. Или о вашем с князем Измайловым промысле.

Внимание Марии зацепилось за знакомую фамилию. Вот уж любопытное совпадение, не иначе.

– Уж не знаю, что за злые языки нашептали все эти выдумки. Или, быть может, маленькая графиня из любопытства позволяет совать себе нос в чужие дела…

– Ты забываешься, Ефим, – низко прогудел Николай, спрятав ладони под стол, однако Мария успела увидеть, как они резко сжались в кулаки. Выражение на его длинном лице было по-прежнему спокойным и добрым, хоть в голосе и послышались грозные нотки. – Ты дорог моему дяде и мне, однако она ценнее всего и всех.

Глаза мужчин столкнулись в немом разговоре, из которого Николай вышел победителем.

Ротмистр принялся лить сладчайший мёд:

– Мой нежный ангел, я ведь не обидел вас ненароком? Я всего-навсего хотел донести, что не так ужасен, как это обрисовывают. С князем у меня нет никаких дел. А что насчёт первого, – Ефим порывисто положил руку на сердце, – клянусь, что никого ни к чему не принуждал. Однако кто я такой, чтобы отговаривать их от подобных ставок? Бог им судья. Говоря о графине Ельской, прямо здесь и сейчас я готов сыграть с ней и простить все долги в случае её победы.

– Разве она обязана это делать?! – возмутилась Катерина.

С сухим щелчком Мария раскрывает веер, совершая несколько отрывистых взмахов, и так же сухо собирает его обратно. Постукивая его ребром по скуле, графиня Ельская наконец собирает все те разрозненные, разрывающие её на куски мысли и с удивительной сдержанностью благодарит Катерину за беспокойство. Попытку защитить её она приняла к сведению. Правда, дамой в беде или жертвой в конкретную минуту она себя отнюдь не ощущала.

– Остановимся на игре в двадцать одно.

– Теперь куда яснее, что вы родня. – Сытая ухмылка ротмистра, очевидно, означала, что Мария ненароком выбрала то же, что и Сергей. – Смею ли я надеяться на честную игру? Вы ведь не станете прибегать к помощи духов?

Видит бог, она не хотела устраивать сцен. Но Ефим буквально делал всё, только бы Мария позабыла о чувстве такта.

– Разумеется, – продолжила графиня снисходительным тоном. – К тому же в этой комнате лишь один призрак. И она всем сердцем презирает карты и вашу привычку время от времени проигрывать подаренные ей часы.

Кровь схлынула с розовых щёк и массивной шеи Ефима. Казалось, что даже волосы его потускнели на несколько тонов, превращаясь из огненно-красных в ржавые. Рука непроизвольно потянулась к карману, где увесистая золотая цепочка крепилась к часам, на крышке которых готическим шрифтом была выгравировано название одной из известнейших в стране марок – «Hy Moser & Ce».

Позже Ефим, может быть, и догадается, что Мария попросту ведала об этом из-за болтливости брата, не раз и не два становившегося свидетелем ставок своего ротмистра. Но сейчас, когда предвкушение победы над ней уже туманило его рассудок, мужчина был не в состоянии ухватиться за хоть какое-либо здравое объяснение. А потому он верил. Верил, что дух покойной матушки назидательно, неприступным палачом стоял за спиной и сверлил затылок. Эта вера отражалась в его глазах.

Страх и отрицание этого многогранного чувства подтолкнули Ефима к торопливости, которая, невзирая на преобладание удачи, всё же непозволительна для азартных игр. Однако, по мнению самой графини, даже с удачей можно договориться. Именно поэтому, когда рубашка карт исчезала, Мария неизменно произносила ёмкое и приятное «Очко».

Туз. Валет. Восьмёрка.

Ефим облизывает губы.

Десятка и туз.

Ротмистр списывает на «повезло».

Король. Король. Десятка. Дама.

С натянутым смешком он залпом осушил бокал с выпивкой и потребовал реванш, возомнив, что двадцать одно не может выпасть более трёх раз. Но и на третий, четвертый и пятый разы Мария собрала исключительно точные комбинации.

Униженный и раздосадованный, мужчина отозвал все долги и, сославшись на срочные дела, покинул усадьбу Вишневских. Чаепитие, что началось так сумбурно, продолжилось.

Ещё долго Катерина Павловна отпускала колкие комментарии, вспоминая те или иные мрачные гримасы Ефима, травила анекдоты и радовала собеседников своим искренним смехом.

* * *

Салонъ графини Ельской

В ночной полутьме и танце пламени свечей Андрей Яковлевич производил впечатление всё такого же холёного красавца, как и при свете бального зала. Правда, теперь Мария несколько иначе судила о князе. Разумеется, не обошлось без вмешательства Катерины и её необычайной осведомлённости. Благодаря новым сведениям графиня более придирчиво наблюдала за мужчиной и, кажется, начинала видеть в точёном лице изъяны, а в чёрных волосах, ложащихся безупречной волной, – проблески седины. Но главной причиной перемен в отношении к сидящему перед ней служило дело, связывающее ротмистра и Измайлова. Оно дурно пахло, если не воняло.

Ельская назвала Ефима картёжным ростовщиком для красоты слова, но настоящим серым кардиналом был не кто иной, как сам князь. Тех, кто проигрывался по полной и не мог платить, Ефим посылал к Андрею Яковлевичу, который, как истинный благодетель, давал им деньги в долг на кабальных условиях[16]. Конечно же, всё проходило под тайной за семью печатями и по чётко отлаженному сценарию. Даже возмутись кто-нибудь из должников, обратись за помощью – ничего не выйдет. Контора Измайлова обрубала хвосты похлеще ящериц, скидывающих