с вызывающим и в то же время испуганным видом взглядывал на Павлищева.

А Павлищев, опустившись в кресло, между тем продолжал:

— Я не стану оправдываться. Я много, много виноват, перед вами, и вы меня, конечно, никогда не простите…

Голос его, гибкий и нежный, звучал, казалось, искренностью и пробирался к самому сердцу Марьи Евграфовны.

С каким-то инстинктивным кокетством когда-то любимой женщины, она оправила свои волосы и, вся краснея, ответила кротко и просто:

— Я давно простила.

— Давно простили!? Добрая вы! — вымолвил Павлищев, чувствуя, что не совсем еще потерял прежнее свое обаяние у этой женщины, и взглянул на Марью Евграфовну мягко и нежно, как умел глядеть на женщин, которых, хотел обворожить.

Почувствовала и Марья Евграфовна, что этот чарующий взгляд все еще действует, и сердце ее тревожно встрепенулось. Она поняла, что этот человек до сих пор не совсем чужой ей, и все хорошее в прошлом, эти три года их совместной жизни, эти розы ее первой любви без, позднейших шипов и разочарований, все это невольно припомнилось ей при виде Павлищева… И в доброй душе ее уже готово было оправдание сильно любившей женщины для человека, которого никто бы не оправдал.

— Если б не Бугаев, я и не знал бы, что вы здесь..

— Но я не просила Бугаева говорить обо мне! — перебила с горделивым видом, молодая женщина. — Я не рассчитывала когда-нибудь с вами встретиться и чем-нибудь напомнить вам о себе.

— Знаю, знаю. К чему вы это говорите? Вы все такая же, как были десять лет тому назад… И как же мало вы переменились!?.. Только еще более расцвели и… похорошели.

Марья Евграфовна вспыхнула и нахмурила брови, точно недовольная этим комплиментом, хотя в душе и бесконечно была рада, что Павлищев сказал ей это. Но гордость не позволяла ей показать этой радости. Пусть он ничего не знает.

И она с строгим видом, как будто не обращая никакого внимания на последние слова, проговорила:

— Я, конечно, не виню Бугаева… Семья его, действительно, в отчаянном положении, и он…

— А я теперь положительно благодарен Бугаеву. И в доказательство дам ему место… Скажите ему об этом, — перебил Павлищев, испытывая желание явить перед Марьей Евграфовной свое великодушие, — пусть приходит ко мне в департамент…

Молодая женщина промолвила:

— Вы делаете большое благодеяние для его семьи…

— Я это делаю ради нашей встречи, Марья Евграфовна… Верьте, я никогда не сомневался в вашей гордости… Сегодня еще был у меня ваш брат и говорил, что вы никогда и не думали дать весть о себе… Я вас понимаю. Я так тяжко виноват… И какой славный ваш брат и как он похож на вас наружностью… Так же, как вот этот бедный мальчик на своего отца! — прибавил вдруг тихо Павлищев, взглядывая на Васю.

— Да, он похож, — прошептала Марья Евграфовна и задумалась.

— Я слышал, вы хотите делать ему операцию.

— Не решаюсь еще…

— Позвольте мне помочь в этом… Я приглашу лучшего хирурга…

— Благодарю вас, не надо…

— Вы не хотите принять даже такой услуги?

— Я уже была у хирурга, у профессора, и уже уговорилась с ним… На-днях надо решиться…

— Говорят, операция пустая.

— А все-таки…

— А ты, Вася, не боишься операции? — вдруг обратился Павлищев к мальчику.

— Не боюсь, если мама будет со мной.

— Буду, всегда буду! — нежно проговорила мать и с какой-то особенною порывистостью поцеловала его.

— Молодец, что не боишься! — похвалил Павлищев и ласково поманил ребенка к себе.

Но тот, по видимому, не имел ни малейшего желания подойти к незнакомому человеку, да еще напугавшему мать. И он не отвечал на зов.

— Не бойся, Вася. Этот дядя добрый! — взволнованно проговорила Марья Евграфовна.

Несмотря на слова матери, мальчик не трогался с места и еще крепче прижался к ней.

— Он в меня… застенчивый! — вымолвила мать, точно извиняясь за сына.

И странное дело! Хотя Павлищев и не испытывал в эти минуты никакого нежного отцовского чувства и, вообще, не особенно любил детей, тем не менее этот ребенок, столь похожий на него, возбуждал в нем невольное участие. Ему хотелось приласкать этого сироту без отца.

Вообще его превосходительство как-то размяк и был в великодушном настроении духа, чему, надо думать, не мало способствовало и успокоение относительно возможности какого-либо скандала, и все еще тлевшая привязанность Марьи Евграфовны — он это видел — и ее красота.

Положительно, она хорошенькая — эта небольшая женщина с крепкими упругими формами, с девической талией и ребяческой робостью. А главное, в ней есть эта свежесть, этот аромат южных степей и какая-то девственная целомудренная стыдливость неиспорченной женщины. И столько глубины в этих больших кротких глазах, опушенных длинными ресницами. И в то же время какая наивность! Видно было, что жизнь со всеми ее лишениями нисколько не загрязнила ее и оставила чистой, чего Павлищев никак не предполагал.

Давно уж он не встречал ничего подобного в своих любовных петербургских авантюрах и с дамами полусвета, и с дамами, так называемыми, «порядочными» ничего подобного.

И в голове Павлищева внезапно явилась шальная мысль:

«Не начать ли с ней опять!? Отличная была бы любовница. Преданная, любящая и простоватая!»

Но ему вдруг стало самому совестно этой мысли. Ведь тут должна быть одна любовь, и к чему может привести эта связь!? Невозможно же ему жениться на Марье Евграфовне. Не такая ему нужна жена в его положении! Он женится на Трифоновой с миллионом в придачу!

Но он все-таки решил поразить Марью Евграфовну и уже в голове его был определенный план того, что он для нее сделает.

С особенным интересом стал он расспрашивать об ее прошлой жизни, об ее настоящем и надеждах на будущее, и Марья Евграфовна, подкупленная ласковостью Павлищева и, главное, воспоминанием о своей прежней любви, с кроткой доверчивостью стала рассказывать свою историю, деликатно опуская в ней те ужасы лишений, которые она перенесла, чтобы не смущать Павлищева.

Сперва ей было трудновато, но потом ничего, легче. Она получила место и живет теперь, не нуждаясь, в Харькове. Спасибо добрым людям, устроили ее.

— А я думал, что вы вышли замуж! — заметил Павлищев.

— И не собиралась.

— Но женихи, конечно, были? Должны были быть!

— Положим, были, — застенчиво краснея, говорила Марья Евграфовна, — но я не рискнула выйти замуж.

— Отчего?

— Отчего? — переспросила молодая женщина и удивленно повела взглядом на Павлищева, словно изумляясь, что он не понимает «отчего». — Я не хотела делить привязанности между мужем и… вот им!.. — прибавила она, указав движением головы на мальчика. — И, наконец…

Она на секунду остановилась и промолвила:

— И,