Я привел столь пространную цитату намеренно.

Нет ничего более непохожего друг на друга, чем оригинальные писатели.

Это и понятно. Писатели, открывающие новые пути, в принципе не могут походить друг на друга, какие бы общие события — жизни и творчества — их ни объединяли. Жюль Верн и Лев Толстой — между ними мало общего. Но придет время и Жюль Верн сумеет по достоинству оценить «Севастопольские рассказы», а Лев Николаевич дома по вечерам будет читать детям главы из романа «Вокруг света в восемьдесят дней», переведенного в России в 1873 году.

«Этот последний роман, — вспоминал Илья Львович Толстой, — был без иллюстраций. Тогда папа начал нам иллюстрировать его сам. Каждый день он приготовлял к вечеру подходящие рисунки пером, и они были настолько интересны, что нравились нам гораздо больше, чем те иллюстрации, которые были в остальных книгах. Я как сейчас помню один из рисунков, где изображена какая-то буддийская богиня с несколькими головами, украшенными змеями, фантастичная и страшная. Отец совсем не умел рисовать, а все-таки выходило хорошо, и мы все были страшно довольны. Мы с нетерпением ждали вечера и всей кучей лезли к нему через круглый стол, когда, дойдя до места, которое он иллюстрировал, он прерывал чтение и вытаскивал из-под книги свою картинку»[14].

Неустроенная жизнь.

Множество нереализованных желаний.

В итоге — проблемы с желудком, жестокая невралгия.

«Я даже сбрил бороду, — жаловался Жюль матери, — чтобы основательнее растирать ноющую челюсть…»

К счастью, в 1854 году выдался короткий отдых — на Северном море.

Здесь, в Дюнкерке, в доме дяди (по матери) Огюста Аллота де ла Фюи на молодого, но уже во многом разочарованного писателя вдруг снизошло спокойствие. Он всегда любил море, теперь оно расстилалось прямо под окнами. Никаких водевилей, актеров, визгливых актрис, озабоченных драматургов, художников, никаких вздорных ссор с мимолетными любовницами — только чистая линия горизонта, из-за которой бесшумно и величественно поднимаются далекие белые паруса.

Дядя Огюст интересовался генеалогией. От него Жюль Верн в подробностях узнал, что род Вернов действительно ведет начало от некоего бретонца Флери, проживавшего в Париже при короле Людовике XV. Впоследствии сын Флери Антуан занимал место секретаря Высшего податного суда в Париже, а внук — Антуан Габриель — исполнял судейскую должность.

От Габриеля и его жены Марты Аделаиды Прево остались дети:

Мария Антуанетта,

Огюстина Амели,

Пьер Габриель,

Альфонсина Розали.

Имена звучали для Жюля Верна как музыка.

Кстати, Мария Антуанетта впоследствии вышла замуж за Поля Гарсе, так что кузен был дарован Жюлю самой судьбой. Среди судей и адвокатов математическое образование Анри выглядело экзотично.

Ну а что касается материнской линии — Софи Нанины Анриетты, то позже, в написанных им воспоминаниях, Жан Жюль-Верн[15] (внук писателя) с присущей ему величайшей тщательностью указал: «Госпожа де Ласе, дочь Роже Аллот де ла Фюи и внучка генерала Жоржа Аллот де ла Фюи, установила свою родословную вплоть до 1462 года, когда некий Н. Аллот — шотландец, прибывший во Францию для службы в отраде шотландских гвардейцев Людовика XI, оказал королю услуги, за которые был возведен в дворянское звание и получил "право Фюи", то есть право быть владельцем голубятни, а это тогда считалось королевской привилегией. Указанный шотландский лучник обосновался неподалеку от Лудэна, построил себе замок и стал называться Аллот, сеньор де ла Фюи».

«Через Александра Аллот де ла Фюи, — писал дальше Жан Жюль-Верн, — мы добираемся до Жана Огюстена, сочетавшегося браком с Аделаидой Гийоше де Ламперьер. Его сын Жан-Луи Огюстен, супруг Луизы де Боннмор, стал отцом генерала Жоржа Аллот де ла Фюи и полковника Мориса Аллот де ла Фюи.

У Жана Огюстена с Аделаидой было еще и четыре дочери:

Лиза (ставшая впоследствии госпожой Тронсон),

Пальмира,

Каролина (вышедшая замуж за Франсиска де ла Сель де Шатобур),

и, наконец, Софи — мать Жюля Верна…»

Разговоры с дядей приводили к воспоминаниям.

Тронсоны были родственниками по матери. Жюль так и не смог забыть Каролину. Случайные парижские связи никак не могли заменить это искреннее чувство. Может, и поэтому рядом с названием написанной на берегу Северного моря повести «Зимовка во льдах» появился подзаголовок — «История обрученных в Дюнкерке». (Ах, Каролина!) И это была не просто книга приключений и путешествий, это действительно была романтическая история двух любящих сердец, жестоко разлученных природой и людьми… И героиня повести (Ах, Каролина, Каролина!) назло всем мыслимым и немыслимым препятствиям нашла потерявшегося в ледяных полярных просторах капитана.

Северные сияния, дрейфующие льды, метели. В тот год в газетах всего мира много писали о загадочной судьбе полярного путешественника Джона Франклина (1786—1847), экспедиция которого затерялась в северных ледяных просторах. Жюль Верн, разумеется, преследовал и конъюнктурные цели. Он всегда старался рассказывать о том, что было на слуху в данный момент. Местами своей сдержанностью повесть напоминала судовой вахтенный журнал, но Жюль Верн этого и добивался: как можно больше действия, как можно меньше длиннот!

«Начало февраля ознаменовалось обильными снегопадами».

Разве такой фразы недостаточно, чтобы передать самую глубокую тревогу ожидания и человеческого бессилия?

«Средняя температура все еще держалась ниже минус двадцати пяти градусов».

Разве за скупыми словами «все еще» не угадывается неясная, но никогда не умирающая надежда?

Всё сбудется, всё!

Надо только верить.

«Солнце с каждым днем поднималось все выше».

«Зимовку во льдах» напечатал Питр Шевалье.

Но материальное положение Жюля нисколько не улучшилось.

«Не вижу, почему бы мне, — в отчаянии писал он матери, — не подцепить в парижском свете супругу, какую-нибудь богатую девицу, которая, скажем, сбилась с предначертанного пути или готова с него сбиться…»

К сожалению, богатые девицы с предначертанного пути как-то не сбивались, а ко всему прочему летом 1854 года Париж охватила эпидемия холеры. Жюль Севест, директор «Лирического театра», заболел и скоро умер. Он был человеком сложным, договориться с ним по спорным вопросам всегда было нелегко, но с новым директором Жюль вообще не сумел сработаться. Пришлось уйти из театра.