Озеро тут же отошло в тень. Она указала на машину:

– Залезай.

Мы ехали шесть часов. «Бьюик» громыхал и хрипел, кассетник сожрал третий любимый бутлег Лэйси, мятые дорожные карты указывали нам маршрут, и пока я нависала над подозрительно линялым туалетным сиденьем, а потом мыла руки раскисшим серым мылом, внимательно изучая себя в зеркале и пытаясь разглядеть признаки новой личности, которая сбежала посреди ночи невесть куда, какой-то дальнобойщик попытался облапать Лэйси на стоянке «Роя Роджерса»[16]. Мы гнали, пока машина не свернула с автострады на занесенную песком парковку. Мы были на месте.

Океан оказался бескрайним.

Океанские волны бились, и бились, и бились о берег.

Мы держались за руки, и Атлантика омывала наши босые ноги. Мы вдыхали соленые брызги под рассветным небом.

Где-то там, далеко, думала я, Англия, Испания, Франция, другие люди. Где-то там бороздят моря военные корабли, круизные лайнеры и грузовые суда. Громаднее океана я в жизни ничего не видела.

Его подарила мне Лэйси.

– Вот как я это сделаю, – сказала Лэйси почти неслышно на фоне шума прибоя. – Приеду сюда ночью, когда на пляже будет пусто, и спущу на воду надувной плот. Дождусь, когда он унесет меня подальше, чтобы меня не смогли найти. Чтобы не оставалось шанса передумать. Прихвачу с собой материны снотворные пилюли, плеер и булавку. А что будет потом, когда заплыву достаточно далеко, шум прибоя затихнет, плот будет качаться на волнах, и вокруг ничего не останется, кроме меня и звезд? Тогда я это сделаю. По порядку. Порядок очень важен. Сначала пилюли, потом булавка – одна крошечная дырочка в плоте, совсем малюсенькая, чтобы он не сразу утонул. Потом я надену наушники и улягусь на спину, чтобы видеть звезды и чувствовать воду на волосах, и голос Курта унесет меня домой.

Подразумевалось, что только я ее понимаю, только я различаю невидимые следы, слышу непроизнесенные шепоты, ощущаю хаос мира и чувствую его, – в этом, сказала Лэйси, моя главная ценность, но как часто в тот год Лэйси говорила, а я совсем ее не слышала.

– Я бы ни за что не добралась сюда в темноте, – заметила я и не стала рассказывать ей собственный план, хотя уже его придумала, ведь Лэйси говорила, что это важно. Я спрыгну со здания – такого высокого, что можно умереть еще в полете. В Батл-Крике не было ничего подобного; там даже не нашлось бы сооружения, на котором можно было выяснить, боюсь ли я высоты. Лэйси считала, что скорее всего боюсь. По ее словам, со стороны очень похоже. И я заверила ее, что она права, ведь иначе ей вздумалось бы устроить проверку.

Мне не хотелось очутиться в вышине, обозревая всё разом, – только если в самый последний раз. Потому что тогда я не испугаюсь. Мне казалось, я почувствую себя всемогущей, замерев на краю, держа в руках самое драгоценное, решая, сберечь его или уничтожить. Когда выбираешь такой способ, сохраняешь полную власть – до самого конца.

Если я выберу такой способ, думала я, то под конец хотя бы смогу взлететь.

Мы ночевали в машине, как можно дольше не выключая обогреватель, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. В кои-то веки Лэйси разрешила мне самой выбрать музыку – «в пределах разумного», добавила она. Мы включили R.E.M., потому что мне нравился медовый голос вокалиста и нравилось, что Лэйси он тоже нравится. Она свернулась калачиком на сиденье, и я положила голову ей на плечо. На той парковке, глядя на волны, мы слушали его голос, убаюкивающий нас.

Когда я проснулась, небо было серым и горизонт горел огнем. Лэйси спала, и я умела соблюдать тишину.

Восход, будто по заказу, напоминал яркую открытку. В утреннем свете океан выглядел ласковее, и я размечталась о плоте Лэйси – тогда мы совершим задуманное вместе, уплывем в огонь. Я не слышала, как она подошла сзади, но ощутила пожатие ее руки.

– Не верится, что ты дала бы мне проспать такое, – заметила она.

Но я знала, что она проснется, как только я выйду, и последует за мной.

Я стояла в воде, ледяные иголки кололи мне лодыжки, Лэйси была рядом.

– Ты самое то, – сказала Лэйси.

– Что?

– Всё. Всё, что мне нужно. А я – всё, что нужно тебе, правда?

Это было заклинание; оно связало нас на всю жизнь. Поначалу лишь слова, но мне казалось, что всю жизнь я только и ждала, чтобы услышать их, чтобы произнести.

– Всё, – кивнула я; полная капитуляция, душа наизнанку. Мне хотелось, чтобы она поглотила меня целиком, без остатка.

– Только мы, – продолжала Лэйси.

Сироты, призраки. Мы ускользнем из обыденного мира в собственный, созданный нами самими, где будем необузданными, будем свободными, будем королями.

Такое обещание мы дали друг другу, и уж его-то мы сдержим.

Лэйси. Если я врала

Ты говоришь, что хочешь знать. Но на самом деле нет, не хочешь. Я нравлюсь тебе скорее как некое придуманное тобой мифическое существо, вроде тех троллей или русалок, о которых ты без передыху читала, вроде гребаного лесного духа, который возник и ожил только потому, что ты зажмурилась и призвала его изо всех сил. Может, я и врала тебе, Декс, но по поводу действительно важных вещей мне даже не надо было утруждаться, ведь тебе и в голову не приходило спрашивать.

* * *

Вот о чем я тебе врала.

Курение. Когда тебя нет рядом, я курю одну за другой; я верблюд, который накапливает никотин про запас, чтобы пережить дождливый день под надзором Декс. Как думаешь, почему машина пропахла куревом? По-твоему, некий табачный призрак проникает в нее в ночи, чтобы подымить в лобовое стекло, подавая сигналы звездам? Нет уж, или ты сама все знала, или попросту не хотела знать.

Я не врала, когда сказала, что не курю, потому что в тот день не курила. И я не врала, что бабушка умерла от рака легких, вот почему в тот день я бросила, как бросала за пару месяцев до того и в предыдущие разы, дважды за год. И срывалась. Но в тот день я сказала правду. А на следующий день? Может, мне не хотелось признаваться, что не могу бросить. Ведь твоя Лэйси, уверенная в себе и сильная, не будет прятать под матрасом пачку на всякий пожарный случай, а после ужина с Ублюдком доставать ее, высовывать голову в окно и выдыхать горячий дым в зимний воздух. Она почти