— Откуда вы, синьрина? — спросил Франко.

— Из Опи, что в Абруццо.

— Торговцам там, видно, нелегко приходится, — весело ухмыльнулся он, заворачивая мои покупки. — А знаете, у меня в Калифорнии двоюродная тетка. Она готовит и стирает для старателей. Зарабатывает не меньше их. Есть золото или нету, а кушать-то всякому хочется. — Франко всплеснул короткими ручками. — Идея! Вы могли бы работать у моей тетки.

Я была бедна всю свою жизнь, но чтобы обстирывать ораву мужиков?

— Спасибо, но я собираюсь в Кливленд, — объявила я. И рассказала про брата, который меня ждет, про то, как буду шить платья из шелка и муслина, и даже про Федерико, прекрасного кузнеца, мечтающего взять меня в жены.

Франко побарабанил пальцами по рулону английской шерсти.

— Что ж, синьорина, храни вас Господь в Кливленде, — он протянул мне покупки и прибавил, что Федерико крупно повезло. «Кому?», едва не ляпнула я, но вовремя удержалась.

— Куда теперь? — спросил Чиро, когда мы вновь очутились в шумном лабиринте улиц.

Навестить Розанну в ее новом доме? Но мой приход напомнит ей о мрачных временах, которые лучше поскорее забыть.

— Покупать еду, — решила я.

И Чиро отвел меня на пьяцца Монтесанто, где я купила чаю, сыра, сушеных яблок, картошку, морковь, лук, орехи и салями — все довольно дешево. Хлеб на корабле наверняка будет, да и что такое две, даже три недели впроголодь по сравнению с голодной зимой в Опи. Кроме того, работы у меня никакой не будет, так что и есть можно поменьше. В общежитии я отдала продукты в камеру хранения, опробовала новые ножницы и постаралась не думать про Опи.

На обед нам дали тушеную капусту, хлеба, дыню и вина. Затем двое мужчин из Апулии играли на аккордеонах, и несколько пар танцевали. Кто-то резался в карты, другие пили и спорили об Америке. Под столами возились дети, их наречия сплетались в единое кружево возгласов и смеха. Я подсела к кружку незамужних женщин и слушала, как они поют привычные с детства песни. На улице стемнело, многие не могли удержаться от слез, и глаза их блестели, отражая огоньки свечей. Калабриец, весь мокрый от пота, ухватил меня за руку и потянул танцевать.

— Я замужем, — оттолкнула его я. — Мой муж ждет меня в Кливленде.

Как легко лгать вдали от дома. Пробравшись к себе на койку, я шила, пока не заснула.

Ремонт на «Сервии» затянулся. Смотрительницы, однако, советовали нам не уходить надолго из общежития, потому что погрузка могла начаться в любой момент.

Жара, пришедшая из Африки, превратила Неаполь в раскаленную печь. Беспрерывно вспыхивали стычки, ведь денег у людей было в обрез, и каждый лишний день на берегу означал, что на корабле им придется голодать. И все же вечером, когда жара спадала, многие охотно покупали у торговцев вина. Резвились ребятишки, а парочки уединялись в укромные углы, где тьма скрывала их лица, но не могла заглушить красноречивый ритм движений.

Днем, в душном помещении, набитом сотнями путешественников, малейшая обида вызывала ругань и проклятия. Все были на взводе.

— Что это за ремонт такой? С кораблем все в полном порядке! — вдруг за ужином возмутился рыбак из Баколи. — Капитан просто-напросто заключил сделку с общежитием. Наши деньги за билеты у него. Он может отчалить в ночи, а нас оставит на мели.

— Видел я доски, которые они закупили для ремонта. Второсортная сосна. Так и вовсе, глядишь, до Америки не доберемся.

— Рот закрой, — взвился костлявый поденщик. — Я говорил со стюардом, он уверяет, что посудина вполне себе крепкая. Плыть можно — и уж это всяко лучше, чем вернуться домой, чтобы снова гнуть спину на чужом поле.

На третий день я отыскала развалины стены, укрытые в тени деревьев, и взобралась туда, «как горная коза», по словам Терезы. Там я провела всю ночь и на рассвете наблюдала, как рыбацкие лодки на веслах шли по зеркальному заливу. Ветер доносил до берега голоса рыбаков. Затем мужчина прыгнул в воду и поплыл, но не по-собачьи, как мальчишки у нас в горных озерах, а мощно загребая руками, точно лопастями. Это было ново и удивительно для меня. Не сотрут ли все эти чудеса из моей памяти Опи? Я ухватилась за камни, закрыла глаза и представила себе сетку морщин вокруг глаз Дзии, ее высоко вздернутые брови и тонкие губы.

Неожиданно раздались резкие свистки, а ко мне уже бежала Габриэлла, с криками:

— Спускайся, Ирма! Мы едем в Америку!

Общежитие гудело, как ветер в зимнюю бурю, в воздухе носились клочки шерсти и соломенная труха. Мы побросали сухую и мокрую одежду в мешки, свернули тюфяки и растрясли спящего охранника, чтобы выдал нам багаж. Женщины беззастенчиво переодевались в дорожные вещи у всех на виду.

— Закатайте рукава! Показывайте свои номера, — командовали смотрительницы. — Детей возьмите за руку.

Снаружи мы долго стояли на жаре, пока служащие сверяли наши номера по спискам. Они выдворили из очереди женщину, которая громко, надсадно кашляла и кричала:

— Это номер моей сестры! Что в том плохого?!

— Плохо то, что вы обманываете компанию. За такие дела можно и в тюрьму угодить, — отчеканил служащий, подтолкнув ее к кучке толпившихся за веревкой стариков, увечных и больных, тоже пытавшихся проскользнуть на «Сервию».

Ее муж попробовал было протестовать и требовать, чтобы им хоть деньги за билет вернули, но служащий сохранял каменное выражение лица.

— Вам известны наши правила, — равнодушно уронил он.

— Наверно, так будет лучше, — утешала Тереза изможденную женщину, которую с трудом оторвали от старика-отца. — Если бы он умер по дороге, его выбросили бы за борт, рыбам на прокорм. Езжайте в Америку, заработайте денег и вышлите ему билет в первый класс. Врачи не осматривают «чистую» публику.

— Он не доживет, — всхлипывала та в ответ.

Итак, мне придется немало потрудиться и купить Дзии билет в первый класс. Что сказал бы отец Ансельмо, узнай он: Америке нужны только молодые и здоровые? Как мы отбраковываем слабых ягнят, так и Америка отвергает немощных, чтобы построить сильную страну? Похоже, что да.

Габриэлла потянула мать за рукав.

— Пойдем, а то места не достанется.

Все узлы и баулы погрузили на борт, а пассажирам выдали квитанции, заверив, что в Америке они получат вещи обратно в целости и сохранности. Моряки и служащие рявкали свои приказы на разных языках, перекрикивая друг друга, а пассажиры орали в ответ:

— Что? Что вы сказали? Куда надо идти?

В итоге мы подчинялись уже только громким свисткам и указующим взмахам руки. Мощные борта «Сервии», обшитые досками, нависли над нами, и я зашептала слова молитвы. Рядом со мной беззвучно шевелила губами Тереза — долго нам теперь не ступить ногой на твердую землю.

А потом я вдруг очутилась на «Сервии», возвышающейся над берегом, как скала из металла и дерева. Мачты возносились в небо, а между ними торчали огромные, выше нашей церкви, дымовые трубы. На палубе свалены канаты, стоят лебедки, бочки и непонятные рычаги. Как вся эта махина может плыть? И как она вместит нас всех? Обитатели общежития уже заполнили палубу, а внизу еще стояли пассажиры по трое-четверо в ряд, нагруженные поклажей, точно ослики.