— Цирк, — пробормотал он, не сумев сдержаться. Его голос прозвучал громче, чем ему хотелось.

— Что вы сказали, мсье? — переспросил Гудар.

— Так, ничего. Извините меня. Я что-то себя неважно чувствую.

Казанова вышел из кабинета, из царства древних теней. К ночи немного похолодало. Он посмотрел на свою руку, помассировал костяшки пальцев и прошелся перед колоннадой, понимая, что не в силах ни уйти из Воксхолла, ни вернуться назад. Наконец она тоже покинула павильон. Ему незачем было оборачиваться. Он узнал бы ее шаги и голос даже во сне.

— Шевалье нездоровится?

Казанова немного подождал, не проронив ни слова. Он глядел на безвкусную площадку и словно видел себя выбирающимся из-за кустарника, — спокойный, собранный, знающий, как надо обращаться с непокорными молодыми особами. Кто-то — кажется, Брагаден? — давным-давно сказал ему, что в любой мысли содержится зерно ее опровержения, а все человеческие страсти не более чем парадокс. Его чувства к Шарпийон были столь запутанны и противоречивы, что он едва не сошел с ума. Чего он хочет, чего желает от нее добиться? Конечно, этого, но чего же еще? Помочь ему забыть? Помочь вспомнить? Он представил себе параллельный мир, в котором как ни в чем не бывало ушел бы от нее и медленной, важной походкой победителя направился к реке. Но в этом, земном мире он, к добру или совсем не к добру, словно прирос к земле. Шевалье повернулся к ней, подошел вплотную и, заговорив по-французски, попросил увести его подальше от освещенного павильона в какой-нибудь темный уголок сада, где их никто не заметит. Пусть она посочувствует ему и поймет, что творится у него на душе.

— Осчастливьте меня, Мари. Будьте милосердны, — взмолился он.

— Я сделаю вас счастливым, мсье. Не сомневайтесь.

В первое мгновение от него ускользнул смысл ее слов. Ему померещилось, что деревья подслушивают их и склонили к ним свои ветви.

— Меня?

— Вы будете счастливы со мной. Не сомневайтесь, — повторила она. — Но не здесь. И не так, как вам хочется. Мы не преступники, мсье. Нам нечего прятать.

— Но когда? И как? — прошептал Казанова, ощутив, как слова застряли у него в гортани. — Ответьте мне.

— Я осчастливлю вас, когда вы сделаете счастливой меня. Да иначе и быть не может. Вы должны бывать у нас. Должны быть ко мне добры.

— Обещайте мне, Мари, что это не спектакль!

— Это не спектакль.

— Вы меня не обманываете?

— Не обманываю.

— Тогда покажите, что вы согласны… — Шевалье прикоснулся к ней, закрыл глаза и обнял Шарпийон с юношеской порывистостью. Такого не случалось со времен Нанетты и Марты Саворньян. Возможно, в ту пору это выглядело чарующе, но сейчас его руки поймали только воздух, а губы прижались к чуть надушенной пустоте.

По дороге домой Джонсон разглагольствовал о недавнем переводе из Тассо, к которому он написал предисловие. И преподнес книгу королеве. Казанове стоило немало труда сохранить спокойствие и не столкнуть его в реку, чтобы голос лингвиста погас, будто затушенный водой огонек. Но они расстались по-дружески, пожали руки и обрадовались наступившей тьме.

— Приходите ко мне. Я вас жду! — пригласил человек-тень, когда его лодка отчалила от Вестминстер-стэйрз.

Шевалье устало улыбнулся, помахал рукой и поспешил вместе с Жарбой домой через парк. Да, такой увлеченности своим делом было достаточно, чтобы у человека появилась вера.

— Мсье, вас хочет видеть шевалье Гудар.

Казанова открыл глаза и заморгал на свету. Очевидно, это случилось снова: нежданное-негаданное утреннее чудо.

— Он сказал, что ему надо?

— Он лишь заявил, что долго вас не задержит.

— Ха.

Казанова вымылся, попудрил лицо и по обыкновению принялся разглядывать себя в зеркале. Вероятно, подумал он, надевая на голову феску, ему давно пора привыкнуть к собственному облику. Однако привыкнуть никак не удавалось. И лицо, отражавшееся во время этих одиноких упражнений, лицо святого, похитителя детей, представлялось ему на редкость странным и загадочным.

Гудар стоял в гостиной у камина и раздувал огонь, заставляя языки пламени плясать на углях. Они поздоровались. Гудар усмехнулся. Казанова приподнял брови. Жарба принес вилки и поджаренные тосты.

— Английский вклад в мировую кулинарию, — произнес Гудар, взяв вилку и отломив первый кусок хлеба с маслом.

Они устроились за столом и съели тосты. Гудар сообщил городские новости, свежие и забавные сплетни. Казанова не смог скрыть любопытства. Похоже, ничто в огромной столице не укрывалось от глаз и ушей Гудара, от его проницательного и юркого, как у ящерицы, ума. Наконец неизбежно, поскольку в этом и состояла цель визита, речь зашла о Шарпийон.

— Вы в нее влюблены? — спросил Гудар.

— Влюблен? — Казанова взмахнул кончиками пальцев. — Разве можно быть влюбленным в такую женщину?

В то утро Гудар показался Казанове меньше ростом и даже не столь обманчиво моложавым. Он смахнул со стола крошки. Хозяин дома проследил за их траекторией и увидел, что они упали на ковер. Гость как будто бросил ему молчаливый вызов.

— Какие бы чувства я к ней прежде ни испытывал, уверяю вас, я уже опомнился и пришел в себя, — произнес шевалье.

— И она вас больше не интересует?

— Я ее презираю.

— Тогда все в порядке.

— Так оно и есть.

— И вы не желаете ее проведать, я ведь знаю, что она приглашала вас в Воксхолле?

— Я бывал у нее слишком часто.

— А если она сейчас подойдет к вашим дверям, вы ее прогоните?

— Непременно.

— Итак, если я скажу, что она стоит на улице и мечтает с вами встретиться…

— Стоит на улице? — Он наклонился к окну и прикусил губу, сразу поняв свою ошибку.

— Боюсь, дорогой друг, — произнес Гудар, дотронувшись до его бедра, — что вы не до конца излечились от любовной лихорадки. Если позволите, я стану вашим врачом.

— Если вы будете меня лечить, Гудар, не думаю, что я долго проживу.

— Вы несправедливы, мсье, однако я желал бы вам помочь. Полагаю, что у нас с вами много общего. И не смотрите на меня с такой оторопью. Я знаю, вы меня презираете. Я для вас — ничто, ведь как-никак мы из одного племени, и вам неприятно видеть своего двойника. Но, мсье, мир велик, и в нем хватит и странных женщин, и богатых дураков для нас обоих. Да и кто знает, вдруг вам когда-нибудь понадобится моя помощь.

— В день, когда мне понадобится ваша помощь, Гудар, я буду поистине в отчаянном положении.

— Никому из нас, дорогой Сейнгальт, неведомо, как сложатся обстоятельства. Никто не может быть уверен, что судьба не швырнет его на самое дно. Сегодня у вас есть все, что вы пожелаете, или почти все, но что случится в будущем году? Через пять или двадцать пять лет? Разве мы родились в шелковых рубашках? Нет, мсье. Нас спасет лишь природный ум, и с его помощью мы можем выбраться из тупика. Удача идет нам в руки, потому что мы не боимся играть, потому что знаем, как исполнять чужие желания. Простите, но мне хорошо известно, что вы заплатили за этот очаровательный дом и ваши роскошные костюмы деньгами обманутой вдовы. Вы обещали сделать ее бессмертной. Но как можно достичь бессмертия? Не собирались ли вы чудесным образом оплодотворить ее, чтобы в мире появилась реинкарнация этой дамы? Кто, кроме вас, маэстро, мог придумать подобный план? И с каким счастьем она, должно быть, рассталась со своим состоянием.