«Кошмар какой-то», – ужаснулась Касатонова, и в этот момент взгляд ее покинул наконец лабиринты листа и соскользнул на приставной столик, где стояли несколько телефонов.

Но не аппараты изумили Касатонову – пепельница.

Она была полна окурков.

Но опять же, не эта подробность ее поразила – окурки оказались коричневыми. И выкурены до конца, до самого фильтра.

И тогда Касатонова, на секунду прислушавшись и убедившись, что дверь из кабинета Цокоцкого еще не открывается, бестрепетной рукой взяла из металлической пепельницы несколько окурков и, распахнув сумочку, положила их в маленькое отделение, предназначенное для зажигалок, ключей и прочей мелочи. Сердце ее колотилось, пальцы вздрагивали, будто она совершила невесть какую кражу. Откинувшись на спинку стула, она даже глаза закрыла, пытаясь унять сердцебиение. И помнила, видела, сознавала – на окурках выделялись чуть заметные следы темной помады.

Услышав шорох, Касатонова открыла глаза и увидела, что секретарша уже выходит из кабинета.

– Леонид Валентинович ждет вас, – сказала она каким-то мертвым голосом и, не глядя на гостью, села на свое место.

– Ваша работа? – поинтересовалась Касатонова, указав на листок, заполненный геометрическим месивом.

– Моя, – секретарша скомкала лист и раздраженно бросила его в корзину. – Леонид Валентинович скоро уезжает. Советую поторопиться.

– Простите, как вас зовут? – спросила Касатонова.

– А вам-то зачем?

– Вдруг придется позвонить Цокоцкому... Как-то я должна к вам обратиться...

– Елена Ивановна. Юшкова, если вам так уж хочется это знать.

– А меня – Екатерина Сергеевна. Очень приятно.

– Взаимно, – холодность секретарши была непробиваемой.

Касатонова подошла к двери, широко, даже шире, чем нужно, распахнула ее, сознательно выронила ручку, отчего дверь ударилась о стул секретарши, оттолкнулась от него, и только тогда Касатонова смогла войти в кабинет и закрыть за собой дверь.

– Здравствуйте, Леонид Валентинович! – сказала она громко, раздельно, с непонятной радостью.

– А, это вы. – Цокоцкий был явно разочарован. В своем кабинете, вернее, в балмасовском кабинете, он выглядел несколько иначе, нежели на лестничной площадке, когда слесарь Пыжов высаживал дверь в квартиру генерального директора. Вместо потного, красного мужика с трясущимися руками и дурацким чемоданом Касатонова увидела перед собой совершенно другого Цокоцкого. В кресле сидел спокойный, бледноватый господин с движениями плавными, неторопливыми, во взгляде его просматривалась даже величавость.

– Да-да-да! – зачастила Касатонова. – Ваша любимая понятая.

– Помню, – кивнул Цокоцкий, и та же холодность, что и у секретарши, дохнула на Касатонову.

– Собственно, я могла к вам и не заходить, но секретарша так быстро вышла из приемной, что я не успела ее остановить.

– Вы что же, и здесь намерены быть понятой? – Улыбка Цокоцкого была тонкой, ироничной и бесконечно снисходительной. А вот этого Касатонова терпеть не могла и тут же впадала в легкое, почти незаметное, но совершенно неуправляемое бешенство.

– Нет, Леонид Валентинович, вовсе нет. Вы, я смотрю, пришли в себя, костюмчик почистили, умылись, причесались... И я сменила профессию... Я к вам в качестве курьера. Наш участковый очень хорошо ко мне относится...

– Я это заметил.

– Я тоже кое-что заметила, но вряд ли это будет вам интересно, хотя следователь был просто потрясен моей наблюдательностью. Так вот, участковый попросил, а я согласилась... Отнеси, говорит, повестки господам... Приглашение на допрос. Следователь Убахтин приглашает вас к себе в кабинет.

– Не знаю, смогу ли. – Цокоцкий взял повестку двумя пальцами, указательным и средним, видимо, была у него такая манера брать из рук подчиненных документы. Но Касатоновой этот жест тоже не понравился, в нем она опять увидела пренебрежение.

– Участковый Гордюхин, Николай Степанович, просил меня предупредить, что в случае отказа прийти на допрос он вынужден будет доставить вызванных принудительно. В наручниках.

– Да? – весело удивился Цокоцкий. – Скажите, какие строгости.

– Речь идет об убийстве. – Касатонова все это время стояла, поскольку приглашения сесть не получила. – Я сяду, с вашего позволения?

– Конечно, конечно, – смутился Цокоцкий. – Простите, что не предложил... Мы тут все так потрясены, что, право же, не совсем соображаем, что делаем, что говорим... Простите. – Цокоцкий вчитался в текст повестки, спокойно расписался на отрывном талоне, вернул его Касатоновой, а повестку положил на стол прямо перед собой. – Конечно же, приду, как не прийти. Вы, Екатерина Сергеевна, ближе к этим событиям, живете в одном подъезде... Есть какие-нибудь новости?

– Тайна следствия! – она рассмеялась. – Может быть, что-то нашли, но ведь понятым об этом не докладывают.

– Скажите, а почему именно мне повестка? Только потому, что я первым позвонил в милицию?

– Ничуть! – Касатонова вынула из сумки десяток повесток. – Смотрите, не только вам. Тут ваш бухгалтер, кассир, снабженец... Весь цвет фабрики... Ведь Убахтин был уже здесь и составил список тех, с кем считает нужным поговорить более подробно... Просто я к вам первому попала, а секретарша, не поняв, в чем дело... Ну, и так далее. Теперь мне надо всех обойти, взять расписки.

– Зачем же всех обходить? – Цокоцкий нажал невидимую кнопку, в приемной раздался чуть слышный звонок и вошла секретарша. – Леночка, вот повестки, здесь указаны фамилии наших сотрудников... Обойди, пожалуйста, всех, пусть распишутся на отрывных талончиках, а ты эти талончики собери и мне принеси. Добро? А то пока Екатерина Сергеевна всех найдет... рабочий день закончится. Только предупреди, это уже мое пожелание, пусть все распишутся в получении.

– Я все сделаю, Леонид Валентинович, – сказала секретарша и вышла, опять протиснувшись в чуть приоткрытую дверь.

– Какая-то она у вас заторможенная, – сказала Касатонова.

– Наклонитесь ко мне, – Цокоцкий подался вперед и поманил пальцем Касатонову. – Юшкова – любовница Балмасова, – сказал он вполголоса. – Давняя трепетная связь. Вы уж ее поймите.

– Даже так?! – ужаснулась Касатонова.

– Они вместе лет семь, не меньше... Еще до того как появилась эта фабрика. Поэтому она сама не своя. Я уж и не загружаю ее, пусть дух переведет... Выпить хотите?

Изумлению Касатоновой не было предела.

– Вы хотите сказать... – она не решилась даже закончить вопрос, устремив на Цокоцкого взгляд, полный неподдельного изумления.

– Чай? Кофе? Виски? Коньяк? – Цокоцкий был невозмутим. – Дело в том, что я хочу поделиться с вами еще одним секретом, но он столь деликатного свойства, что без глотка чего-нибудь... не решусь. Так что?