Подчиненные молча склонили головы.

– Крутовато – это как? – поинтересовалась Касатонова.

– Судьбы пошатнулись! – весело сказал Цокоцкий. – Да, мы устояли на ногах, не рухнули в грязь, на дно... Но могли. И если ваш следователь надумает искать убийцу по мотивам преступления... Мотивы есть едва ли не у всей конторы. Смело можно выстраивать всех нас в плотные ряды и вести в камеры предварительного заключения! – куражился Цокоцкий. Видимо, коньяк подействовал на него сильнее, чем на гостью, или же он и до этого принял хорошую дозу. Касатоновой почему-то подумалось, что и эти вот пришедшие мужички из бухгалтерии и отдела снабжения тоже сейчас, сразу же после ее ухода, пропустят по хорошему стакану за упокой балмасовской души.

– Вы уже уходите? – фальшиво огорчился Цокоцкий, увидев, что Касатонова потянулась к своей сумке.

– Пора. Труба зовет! Всего доброго, спасибо за помощь. Родина вас не забудет.

– Оставьте телефон, Екатерина Сергеевна! Мало ли чего... Вдруг рука дрогнет, номер наберет, а?

– О! Нет проблем! – и она быстро написала свой номер на первом подвернувшемся листке бумаги.

– Надеюсь, на просторах этого уголовного дела мы еще столкнемся, – не то спросил, не то попросил Цокоцкий.

– Наверняка! – уверенно ответила Касатонова и вышла из кабинета. – Всего доброго! – попрощалась она и с секретаршей.

Выйдя в коридор, Касатонова посмотрела в одну сторону, в другую и безошибочно направилась к лестнице. Но, спускаясь на первый этаж, остановилась на промежуточной площадке – что-то заставило ее остановиться. Прошли какие-то мгновения, пока она увидела, что здесь курилка, и, как каждый курящий, едва вдохнув слабый запах папирос, окурков, дыма, тут же поняла, чего ей больше всего хочется в этот момент – закурить.

Касатонова осмотрелась, повесила свою сумку на кран батареи парового отопления, вынула пачку сигарет, щелкнула прозрачной зажигалкой и уже намеревалась было углубиться в свои скомканные мысли и подозрения, как вдруг услышала веселые голоса. По лестнице спускалась девушка, смеялась какой-то наверняка глупой шутке, потому что молодые и красивые охотно смеются именно глупым шуткам, находя в них нечто такое, что недоступно остальным – старым и некрасивым. В руках у девушки был открытый торт, за ней шел, видимо, создатель глупой шутки – парень с двумя бутылками шампанского.

– По какому случаю пьянка? – спросила Касатонова настолько требовательно и сурово, что девушка опять залилась веселым смехом.

– Еще не придумали!

– Совершеннолетие у нас, совершеннолетие, – ответил парень.

– Хорошее дело. Много будет гостей?

– Второй раз наверняка бежать придется, – проходя мимо Касатоновой, парень приподнял бутылки шампанского, показывая, что именно он имеет в виду.

– Хорошее дело, – повторила Касатонова и озадачилась.

Что-то было не так, какое-то нарушение здравого смысла происходило у нее на глазах, а она никак не могла сообразить, в чем дело. И наконец поняла – хозяин-то убит! Почти во всех кабинетах повестки на столах, вызовы к следователю, голова прострелена, труп в морге, у входа портрет с черной ленточкой, а у них смех, веселье и суета, как пела когда-то Шульженко.

Ни фига себе!

Касатонова затянулась, чуть прикрыв изумленные свои глаза, и, выдохнув дым, опять озадачилась. На полу в живописном беспорядке были разбросаны окурки, некоторые лежали, правда, в ведре с песком, видимо, не все курильщики промахивались и в ведро все-таки попадали. Но не это ее изумило – примерно четверть всех окурков были коричневого цвета. И почти все докурены до фильтра.

– Инте-е-ресно, – протянула она вслух и чуть прижалась спиной к батарее – в этот момент мимо нее проходили несколько женщин с оживленными лицами, впрочем, можно сказать, что лица у них были скорее возбуждены – их разговор ни одну не оставил равнодушной. Речь шла об отпусках, температуре воды на Черном море, купальниках. – Кошелки старые, – пробормотала Касатонова. – Им еще о купальниках думать! В чем покойника в гроб положите?! Какие слова над свежей могилой произнесете?! – Правда, последние вопросы она задала себе уже мысленно, только мысленно. Из чувства дурацкой добросовестности Касатонова подобрала несколько окурков и, завернув в салфетку, положила в свою сумку. – Авось пригодятся, – пробормотала она, пытаясь оправдать себя за столь недостойное занятие.

Выйдя на улицу, Касатонова некоторое время стояла, не в силах сдвинуться с места, – мимо нее с ревом, в клубах зловонных газов проносились мощные грузовики с лесом, металлом, кирпичами, какими-то грубо заколоченными ящиками. Это была промышленная окраина города, и Касатонова в полной мере теперь знала, что это такое – промышленная окраина города. Наконец, собравшись с духом, она перебежала через дорогу и почти уткнулась в табачный киоск, прижалась к прилавку, как к спасительному берегу, – лучше уж дышать табачными ароматами, нежели выхлопными газами очередного грузовика.

– Скажите, пожалуйста, – начала она и только после этого сообразила, что именно хочет спросить у продавца.

– Да, мадам? – протянул какой-то заросший субъект, отрываясь от кружки пива.

– Я люблю сигареты... коричневого цвета. Терпеть не могу белые, понимаете?

– О! – восхитился лохматый. – Какие причудливые вкусы! Какие изысканные привязанности! Какие странные капризы! – и положил перед Касатоновой три пачки. – Прошу! – он сделал рукой царский жест, будто не сигареты предлагал, а манто.

– И они все...

– Да, мадам! Коричневые, – откинувшись назад в своей будочке, парень смотрел на Касатонову действительно как человек, набросивший на ее плечи манто из редкого и дорогого меха.

– Я возьму все три, – решительно сказала Касатонова.

Покупка оказалась дороговатой, гораздо дороже, чем она предполагала, чуть ли не в сотню влетела Касатонова. «Авось, – мысленно произнесла она, стараясь придать возгласу бесшабашность. – Где наша не пропадала! Выживем! Выкурим!»

* * *

Касатоновой повезло – троллейбус остановился так удачно, что дверь распахнулась прямо перед ней. Она впрыгнула внутрь и тут же упала на свободное сиденье. Да еще и села она с правой стороны, так что ей были хорошо видны прохожие, витрины, киоски, забегаловки. Касатонова любила наблюдать городскую жизнь сквозь громадное троллейбусное окно. В свой район ей предстояло добираться более получаса, и она заранее предвкушала наслаждение от этого маленького путешествия, тем более что троллейбус шел по местам, где она почти не бывала, по незнакомым местам посчастливилось ей ехать в этот день.

Но, странное дело, обычной радости, которая всегда посещала ее в таких случаях, она не ощущала. В ее прошлой размеренной жизни все было согласовано, выверено, все имело один-единственный смысл и одно значение. Да, конечно, она могла поступить и так и этак, но всегда легко было предвидеть, какой результат получится в первом случае, какой – во втором. События, в которые совершенно случайно окунулась Касатонова, оказались настолько многозначны и непредсказуемы, что она попросту в них запуталась. И, неотрывно глядя в окно троллейбуса, не видела ни прохожих, ни уличной суеты, вообще не видела ясного дня, который простирался за пределами троллейбуса.