Дядьки быстро разобрались с оружием, и самый представительный повел их вниз.

Тютюнин и Окуркин старались не отставать, им было интересно посмотреть, чем все это кончится.

В просторном вестибюле действительно толпилось с полсотни человек с фотоаппаратами, видеокамерами и диктофонами наготове.

Две команды дядек разбежались по сторонам и с криками сошлись стенка на стенку.

– Даешь отмену призыва в армию! – кричали одни, кроша противника бейсбольными битами.

– Земля – крестьянам! Фабрики – профкомам! – обороняясь, вопили другие, и все это озарялось частыми вспышками фотоаппаратуры и подсвечивалось прожекторами видеокамер.

Кто-то из представителей прессы пытался организовать прямое включение и поведать телезрителям-радиослушателям о происходящих событиях. Другие отстраненно пережевывали какие-то листья и рисовали в блокнотах слонов.

Наконец в фотоаппаратах закончилась пленка, в видеокамерах – батарейки, и вся аккредитованная пресса наперегонки рванула к выходу, сбивая охранников и переворачивая урны.

– Ну все, побежали зайчики мои. Сожрали, – усмехнулся дядька-руководитель. – Закончили, всем спасибо! Отправляйтесь приводить себя в порядок и постарайтесь не опоздать на заседания комитетов!

Поправляя галстуки и одергивая пиджаки, бойцы быстро разошлись, оставив Сергея и Леху в полном недоумении.

– Ты подумай, какое кино! – покачал головой Тютю-нин.

– Ага. И жрут холодных лягушек, хотя в буфете такие пирожные…

– Это как кот Артур, которому блюда из кошачьего ресторана привозили, а он все равно жрал из помойки селедочные головы.

Друзья пересекли вестибюль и под подозрительными взглядами широкоплечих охранников прошли через две пары дверей.

Оказавшись на парадном крыльце, они, не сговариваясь, повернулись и прочитали над входом название заведения:

«Государственная дума Российской Федерации».

Вконец ошалевшие, друзья с минуту смотрели на эту надпись, качая головами, и стали спускаться на улицу – поближе к простому народу.

Они шли и не видели, как из одного окна за ними наблюдают дядьки в костюмах.

– Значит, вот эти двое человеческих людей? – спросил один, особенно крупный экземпляр.

– Именно эти. Я заскочил в «Пункт Питания Лягушками», а там уже все съедено и только ящики перевернутые валяются… Я так расстроился – ужас, даже не обратил внимания, что эти двое не наши. Что они аборигены…

– Значит, они что-то видели, – произнес крупный экземпляр. – Придется принимать меры. Но нам не впервой.

Наступил понедельник. Леха, уговорив соседа – сталевара Куделина, уехал вместе с ним на его «жигулях» в Го-релково за брошенным в сирени «запорожцем».

Тютюнин же, как человек служащий, отправился на работу – в родной «Втормехпошив», где трудился четвертый год, не прерывая рабочего стажа.

Накануне вечером он имел нелегкий разговор с Любой, которая, учуяв запах перегара, врезала Сереге по спине скалкой и даже не зачла ему в актив, что он был почти что работником МЧС. А также лично избавил всех от этой дурацкой дачи, где все равно ничего бы не выросло, кроме какого-нибудь дерева-мутанта.

Теперь там только кратер и тишина. А трава ничего – она через год снова вырастет.

Правда, у Любы уже сформировались новые, необыкновенно смелые виды на этот котлован, и Серега был абсолютно уверен, что тут не обошлось без интриг Олимпиады Петровны.

– А что, Сереж, сколько воды нужно, чтобы эту яму нашу, – она так и сказала нашу, – заполнить водой?

– Тебе в поллитрах посчитать или в ведерках? – зло спросил Тютюнин.

– Я, между прочим, серьезно говорю. Ты знаешь, почем в магазинах рыба живая?

«Вон она куда клонит!» – догадался Тютюнин.

Запершись в туалете, он представил себе заполненную водой яму – ну прямо настоящее озеро – и плот, на котором он сам стоит и забрасывает в воду удочку.

Рядом торчит теща и, как это у нее принято, дает ему всякие ценные указания. А озеро глубо-о-окое. И вокруг – никого…

Дофантазировать дальше Сереге помешала постучавшая в дверь Люба. Она прервала его на самом интересном месте:

– Ты идешь на работу или как?

– Или как… – огрызнулся Серега. Спина после вчерашней скалки еще побаливала, и он имел полное право обижаться.

«Ну и пускай, – размышлял он, когда уже ехал на трамвайчике в свой родной „Втормехпошив“. – И пускай бьет. Зато я кофе с пирожным пил в Государственной думе. А Любку с ее мамашей туда ни за что не допустят. Ни за что».

В трамвае Сереге наступила на ногу тетка с полной авоськой крапивы. Гражданин, которого она нечаянно ожгла через брюки, громко вскрикнул и призвал тетку «смотреть куда прешь».

На шум явилась кондукторша и потребовала оплатить перевоз авоськи.

– Да она легкая! Это же трава!

– Они, может, и легкая, эта трава, но неудобство пассажирам доставляет, – заметила кондукторша. – Лучше оплатите провоз, а то ведь милиция насчет травы нынче строгая.

Пыхтя от злости, перевозчица крапивы оплатила багаж и уставилась в окно. Сереге такое прилюдное восстановление справедливости пошло на пользу – настроение его улучшилось.

* * *

Соскочив на своей остановке, он резво добежал до дверей «Втормехпошива» и таМ) Среди ставших знакомыми постоянных клиентов, увидел совершенно новое испитое лицо.

– Я первый, начальник! – подняло руку «испитое лино», демонстрируя отсутствие всех передних зубов.

– Хорошо, – – машинально кивнул Леха и вошел в здание через служебный ход.

– Привет, Серега, – сказал дизайнер Турбинов, человек талантливый, но до конца не оцененный. – Семь рублей тридцать две копейки не подбросишь?

– Еще же только утро, Турбинов!

– Если бы ты знал, Серега, как долго я ждал этого самого утра.

На лице Турбинова отразилось такое страдание, что Серега дал ему десять рублей. Разумеется, с возвратом. Все, что было меньше пятидесяти рублей, дизайнер отдавал исправно. Большие же суммы иногда забывались им, но не потому, что Турбинов был нечестным, – нет, просто тяжелым похмельным утром его ослабленный мозг отказывался выполнять слишком сложные вычисления.

– Десять рублей – я помню, – словно напоминая самому себе, произнес дизайнер и, пропустив Тютюнина по коридору, резво выбежал на улицу.

«Что-то и мне уже выпить хочется», – отметил про себя Тютюнин. Он был не прочь гульнуть, и гульнуть основательно, не страшась Любиной скалки, однако наводку нужны были деньги, а укрывать деньги от жены Сергей не имел привычки.

Впрочем, это распространялось только на зарплату. В прежние времена, когда Тютюнин и Окуркин имели доход от сбора пивных банок под стадионом, ему хватало на хорошую водку, но теперь на стадионе втихую выстроили жилой комплекс, и дополнительных доходов не стало.