Дроссель из той странной командировки привез кожаный собачий пиджак, который носил до сих пор, поскольку никто не знал, как его снимать.

Впрочем, вскоре и хозяин, и все, кто знал Дросселя, привыкли к его новому обличью и уже не представляли собаку без этого пиджака.

Перебежав дорогу, Тютюнин подошел к .киоску и остановился напротив витрины, с тоской глядя на ряды пивных бутылок.

Выпить хотелось все сильнее, однако можно было запросто схлопотать по лбу скалкой. И было бы за что – за пиво! Тем более в киоске было лишь темное, а его Тютюнин, хоть и случалось ему пить разную гадость, на дух не переносил.

Люба оказалась дома, и Тютюнин мысленно похвалил себя за то, что не стал пить пиво.

– Привет, Сереж.

– Здравствуй. Ты чего так рано?

– Дел много. Я еще в обед на работе отпросилась и к маме съездила… Она только что, ушла – вы в подъезде не встретились?

– Обошлось, – усмехнулся Серега.

В визитах Олимпиады Петровны была своя прелесть, поскольку она с маниакальной настойчивостью воровала в столовой продукты и таскала их Любе. Она бы с удовольствием носила их куда-то еще, однако Люба была ее единственным ребенком.

Чтобы разорвать неудавшийся, по мнению Олимпиады, брак дочери, она прилагала массу усилий, однако Люба была слишком ленива. К тому же она точно знала, что если Тютюнин и променяет ее на что-то, то это будет только водка.

– Чего мамаша-то привезла? – спросил Сергей как бы невзначай.

– Детские творожки и заливную рыбу…

– Понятно-о, – кисло протянул Серега, заходя на кухню.

Рыбу он не любил, не говоря уж о творожках. Однако помимо рыбы в холодильнике он приметил и постороннюю сумку типа авоська, которая стояла на табуретке у стены, прикрытая старым пуховым платком.

Ожидая обнаружить в авоське что-то особенное, Сергей сбросил платок, и… в его голове пронеслись слова Кузьмича, обещавшего аномалию с яйцами.

– Так вон оно – вот о чем говорилось в информационном канале, – произнес Тютюнин и несмело до них до-тронулся. На ощупь они оказались гладкими и чуть-чуть теплыми.

– Ну что, уже познакомились? – бодро произнесла Люба, заходя на кухню.

– Что это?

– Это яйца.

– Вижу что яйца. Чьи?

– Мама принесла.

– В зоопарке, что ли, сперла? – усмехнулся Тютюнин, испытывая, впрочем, внутреннее ликование. Он с детских лет мечтал попробовать страусиные яйца, а тут – целых два.

– Не сперла, а достала. Это яйца фламингов.

– Каких еще фламингов?

– Ну из песни – помнишь? Розовый фламинга-а-а, дитя заката-а-а… – заголосила Люба.

Снизу в пол застучали соседи.

– А зачем нам это самое… фламинги эти?

– Так у нас же теперь яма своя есть, глупый! Мы же без пяти минут пруд овл ад ельцы.

– А воду откуда взять, Люба? Из Каменки на Лехином «запорожце» возить будем?

– А долго надо возить?

– Всю жизнь! – выкрикнул Сергей. Он понял, что Люба не исключала и этого варианта.

Снова посмотрев на яйца, он постучал по толстой скорлупе одного из них и покачал головой. Такие яйца внушали уважение.

– Чего с ними делать-то будем, прудовладелица Люба?

– Высиживать…

– Чего? – Тютюнину показалось, что он ослышался.

– Да-да, высиживать. Если бы сейчас отопительный сезон был, мы бы их к батарее положили, а раз сезона нет, придется самим. Наша человеческая температура им самая нужная.

– И как ты это себе представляешь, а?

– По очереди будем носить.

– Где носить, в карманах?

– Можно и в карманах, – сразу согласилась Люба. – О! Да ты молодец, Сережа! Если их сначала в шерстяные варежки засунуть, а потом – в карман! Это же как хорошо будет! И тепло, и руки свободные…

Люба посмотрела на свои руки и добавила:

– Ты будешь носить первым. Прямо на работу с ними, с яйцами, и пойдешь.

– Да ты что, меня же люди засмеют!

– А чего же тут смешного, ты же не утков высиживаешь, а фламингов.

На кухню зашел домашний кот Афоня. Он внимательно посмотрел сначала на Любу, потом на Серегу и улегся возле двери холодильника, скромно намекая на участие в ужине.

– Ладно, – обреченно махнул рукой Серега. – Доставай заливную рыбу.

Довольная, что все так хорошо сладилось, Люба захлопотала с ужином, быстро выметывая из холодильника то, что мама принесла сегодня, вчера, позавчера и еще неделю назад. Олимпиада Петровна обладала рекордной грузоподъемностью, и всю ее добычу Люба с Сергеем не могли съесть. Поэтому то, что хранилось больше двух недель, относилось Окуркиным.

– Одного я не пойму, Люба, – сказал Сергей, угощая . Афоню щучьим хвостом. – Куда мы твоих фламигов девать будем, если воды в яму не накачаем. А мы ее не накачаем, поскольку неоткуда…

– Мама говорит, что лето дождливым будет. Вода сама нальется.

– А если не будет дождливым лето?

– Тогда перезимуют у нас, а весной снег в яме растает и пруд все равно получится.

Тютюнин покачал головой и сплюнул косточку. По всему выходило, что ему придется зимовать с двумя фламин-гами.

«А тогда я их теще сплавлю. Если уж она подбросила мне эти яйца, а она их специально подбросила – тут других мнений нету, пусть воспитывает этих подкидышей. Пернатых друзей, блин».

Когда возвращавшийся с работы Тютюнин вошел в свой подъезд, человек, который читал «СТЫД-инфо», сидя в песочнице на пластмассовом зайце, поднялся, одернул тысячедолларовый пиджак и направился следом за ним.

Из двух припаркованных на обочине улицы «БМВ» выскочила еще пара субъектов и потрусила мимо куривших косяк школьников – прикрывать основного агента.

Втроем они втиснулись в узкий лифт и, нажав кнопку седьмого этажа, стали подниматься.

Совершенно неожиданно лифт остановился на четвертом этаже.

Двери начали открываться, но старший агент снова нажал цифру «семь», полагая, что лифт слегка испортился. Пока створки закрывались, в лифт успела заглянуть бодрая старуха, которая сказала:

– Ну-ну, голубчики…

Кабина закрылась и пошла вверх, но каково же было удивление агентов, когда на площадке седьмого этажа они увидели ту же старуху, которая встретила их радостно, будто старых знакомых.

– Здорово, служба! Откуда будете? ЦРУ, ФБР, Моссад? Ми-5, Сигуранца, Штази?

– Мы… народные избранники, – после секундного замешательства ответил старший группы.