— Скажите, дорогой Удильщик, — обратился к нему Гепард, когда тот закончил чтение своих набросков, — а в вашем блокноте ничего не сказано о цаплях? Говорят, у них есть обычай преподносить невесте палку… Любопытно, на что жених намекает? Уж не палочную ли семейную дисциплину?

— Это мы выясним в рабочем порядке, Гепард, — сказал Кашалот и объявил, что переходит к рассмотрению чуткости. Здесь он привел ряд прописных истин: что чуткий сын или муж никогда не позволит своей матери или жене таскать тяжести, что если он сидит, то обязан при ее появлении встать и уступить ей место…

На последнее правило Сова решила пролить дополнительный свет.

— Что верно, то верно, — подтвердила она, но тут же уточнила: — Только смотря какое место, Кашалот. Ежели ты этот… жентельмен, так нипочем места жене в гнезде не уступай, когда пришло время яйца насиживать. Или по очереди с ей насиживай, как Голубь, Журавль али там Чайкин супруг. А коли сам в гнезде не сидишь, так корми жену-то, как у нас, сов, заведено, да и у всех хищных птиц, а окромя того, у воробьев, дроздов, грачей… а если уж не кормишь, так хоть гнездо стереги — вон как во́роны, к примеру, гуси, лебеди али мужья у ворон да у куропаток. А то ведь есть такие муженьки — к гнезду и близко не подходют, жене уступают — садитесь, дескать, пожалте, милости просим, насиживайте… А самих — поминай как звали! Им и дела нет ни до жен, ни до детишек своих. Вот на кого кирикатуру-то надо делать!

— Кто же эти эгоисты? — грозно вопросил председатель КОАППа. — Назовите их, Сова, — мы создадим вокруг них атмосферу общественного презрения!

— Кто, спрашиваешь? Петух, Селезень — Уткин супруг, Тетерев, Глухарь, Фазан, Павлин… да чего всех-то называть, ты вот что приметь: ежели муж птичий разодетый-расфуфыренный, а у жены его нарядов никаких, одета во что бог послал, — серенькое там али пестренькое, — значит, семьянин он никудышный! Ему не то что яйца насиживать — близко к гнезду подходить нельзя, потому как приметный он больно — неровен час, хищник углядит. Так-то…

В этот момент у входа на поляну появились две птицы с ярко разукрашенным оперением. Войдя, они сразу направились к собравшимся у председательского пня животным, а одна из них, видимо, более бойкая, крикнула еще издали: «Здесь, что ли, семейные дела обсуждают?»

Для Кашалота появление этих птиц было подарком судьбы…

Сейчас он пригвоздит их к позорному столбу, да так, чтобы другим неповадно было! Заранее потирая ласты, причем не без злорадства, он произнес, понизив голос:

— Смотрите, Сова, вон там, в конце поляны, две птицы появились… как раз такие, как вы сейчас сказали — разодетые в пух и прах… Ну, я их сейчас! — он подождал, пока птицы приблизятся, и голос его загремел в полную силу: — A-а, попались, голубчики! Послушайте, вы… да, да, это к вам относится. Разгуливаете тут в цветастых костюмах, а в эту минуту ваши подруги — голодные, беззащитные, — насиживают яйца. Разве это по-мужски? Позор и презрение! Вы не мужчины!

Вопреки ожиданиям, птицы отреагировали на эту обличительную речь совершенно спокойно, а та, что побойчее, даже с вызовом оглядела председателя взглядом, в котором была явная насмешка. Затем она откликнулась, но почему-то женским голосом:

— Истинная правда, Кашалот, не мужчины мы. Наши мужчины в гнездах сидят как миленькие — мой муж, Цветной Бекас с Дальнего Востока, и вот ее супруг, Трехперстка, из тех же краев. Мы свое дело сделали, яйца отложили, теперь гуляй — не хочу!

— Постойте, постойте, — растерянно забормотал Кашалот, — вы всё перепутали… или это я перепутал? Ничего не понимаю — из одной крайности в другую…

— А чего тут понимать? — Цветная Бекасиха подбоченилась. — У нас мужья что надо: сами кое-как одеты, а у нас видите какие платья! Муженьки наши смирные — нас без звука отпустили, а сами насиживают и не пикнут! А всё почему? Потому что мы сумели себя поставить, не то что другие. Жалуются — свободного времени нет… Сами виноваты! Мужей надо во как держать! — она подняла лапку и сжала пальцы в кулак. — Нечего их распускать — тогда и время свободное будет. Равноправие так равноправие! Привет! — и обратившись к Трехперстке, Цветная Бекасиха предложила: — Пойдем, подружка, сядем вон там, в сторонке, послушаем, о чем тут еще будут говорить — всё развлечение…

Но о чем можно было теперь говорить после такого афронта?

— Они мне испортили всю схему, — сокрушенно произнес Кашалот и пожаловался своим верным соратникам: — Всё было так ясно — надо призвать мужчин к чуткости. А теперь кого к чему призывать?

— К четкости! — послышался низкий женский голос, и из группы прибывших на обсуждение вперед выдвинулась Слониха.

— К чему, к чему, уважаемая Слониха? — удивленно переспросил Кашалот.

— К четкости, — повторила она. — Каждый в семье и в стаде должен четко знать и выполнять свои обязанности — тогда у всех будет свободное время.

Мнение Слонихи неожиданно поддержал Человек, который до этих пор лишь молча наблюдал за происходящим.

— Вы совершенно правы, — сказал он. — Вот, например, у медведей: мать, уходя, может спокойно оставить родившихся зимой детей на старшего, годовалого медвежонка, родившегося в прошлом году. Его называют пестуном, и правильно называют: пестун пестует своих младших братьев и сестер — следит, чтобы далеко не убежали, играет с ними, помогает залезть на поваленное дерево или камень, разнимает дерущихся, может даже нашлепать проказника…

— И делает всё это очень четко, — подхватила Слониха. — А возьмите волков: при переходах впереди всегда идет мать, за нею старшие дети — переярки, потом младшие, и последним бежит отец. И на охоте у всех четкие обязанности: одни выслеживают добычу, другие гонят ее, а матерая Волчица руководит охотой и дает сигнал к преследованию. Или возьмите австралийских волнистых попугайчиков: старшие птенцы не только не отнимают у младших еду, которую приносят родители, а наоборот, кормят маленьких. Возьмите, наконец, нас, слонов: когда