— А ты?

— И я с ним, конечно. Я ее ненавижу. — Тома передернуло. — Мне жалко Лайну, жалко сквайра, жалко себя… а ее — ненавижу.

— Что тебя удерживает в поместье?

Том потряс головой:

— Не скажу. Джим, друг, соглашайся. Мы со сквайром все продумали. Без тебя никак нельзя — ты единственный, кто смыслит в Птицах.

— Нет, — сказал я.

Том растерянно заморгал. Собственные ресницы у него были длинные, как у Лайны, и светлые, в цвет волос. Удивительно, как сохранил их под биопластом…

— Почему «нет»?

— Я уже чуть не сдох от этого RF. И не хочу становиться risky fellow и погибать черт-те где вместе с тобой, сквайром… Кого еще он привлечет? С доктором Ливси, к примеру.

— Ты боишься?

— Не желаю хоронить людей. Эта авантюра слишком дорого нам обойдется.

— Извини, — проникновенно сказал Том, — но ты и на Энглеланде не жилец.

— Зато ты целее будешь.

— Ты что — серьезно? Отказываешься?

— Наотрез.

— А если тебя попросит сквайр? И доктор Ливси, которого он сейчас уговорит?

— Скажу то же самое. Можешь поверить интуиции Трижды Осененного: эта затея — самоубийство.

Том поверил — не в самоубийство, разумеется, а в мой отказ. Он побледнел, руки задрожали. Но я же не виноват, что все во мне восстает против его великолепной придумки.

Том сжал в ладонях кружку с медовухой.

— Ну, что ж… — произнес он напряженным, готовым сломаться голосом. — Давай тогда выпьем за разбитые надежды, упущенные возможности, свою поломанную жизнь.

Я уже понял, что он — любитель себя жалеть, и не стал за это пить. Однако Том страдал по-настоящему, и мне было перед ним неловко. Из-за двери донеслось поскуливание Дракона, словно мой кургуар взялся плакать за вконец расстроенного человека.

Том поднялся и открыл дверь:

— Входи. Травишь душу — сил нет.

— Не впускай, — сказал я, а один из подвыпивших парней заорал:

— Уберите зверя! Он бешеный!

— Иди, не бойся, — подбодрил кургуара Том. — «Дураки, — скажи, — нас обижают, кричат…»

— Не впускай! — Я вскочил.

Подгулявшая компашка завопила хором, девицы завизжали.

— Дракон, нельзя! Пошел вон!

Кургуар будто не слышал. Подволакивая все еще слабые задние лапы, он вошел в бар. Пьяные крики его возмутили; Дракон издал громкое «Ххррррр» и предъявил нарушителям спокойствия свои бесподобные клыки.

— Вон отсюда, — схватив за шкирку, я думал выкинуть его за порог.

— Хрр! — Лязгнули зубы, и я чуть не взвыл: Дракон пребольно цапнул за колено. — Рррау! — Нагнув голову, кургуар двинулся между столиками к шумным гостям; спина со вздыбившейся шерстью проплывала выше столешниц.

— Стоять! — Том поймал гибкий черный хвост и потащил зверя назад.

Когти Дракона скребнули пол, он присел, обернулся — и Том отпрыгнул, затряс прокушенной кистью.

Девицы с визгом ринулись в дальний угол, один из парней бросил в Дракона креслом, другой опрокинул перед ним стол. Кургуар и ухом не повел, неотвратимо приближаясь к единственному трезвому, который не кричал и не метался.

В колене у меня точно засел раскаленный прут. Припадая на больную ногу, стаскивая с себя куртку, я догнал Дракона и набросил куртку ему на морду. Еще замотать бы вокруг шеи рукава… Дракон вслепую прыгнул. Мощное тело вытянулось в полете, передние лапы метили жертве в грудь. Бросок — и я что было сил толкнул кургуара в бок, отклоняя удар.

Лапы тяжко ударили в столик, он подпрыгнул и опрокинулся; кургуар приземлился в проходе, когти вспороли покрытие пола, куртка свалилась с башки.

— Джим, берегись! — выкрикнул Том.

Всей кожей ощутив новую опасность, я рванулся в сторону, хлопнулся на пол, перекатился, проскользнул между ножками кресел. Увидел ботинки того, трезвого, который и не думал удирать от взбешенного зверя. Эти ботинки, смирно стоявшие, точно вросшие в пол, вдруг приподнялись на носках. Коротко взревел Дракон, я метнулся прочь, словно уходя от бьющего в землю испепеляющего луча — как в тот день, когда погиб отец. В одну сторону, в другую, круша столы, опрокидывая кресла, ускользая от смерти.

— Джим, стой, — расслышал я сквозь визг и вопли голос Тома.

Я вскинулся, бросив кругом быстрый взгляд. Мэй-дэй! Как пусто стало в зале — столы и кресла остались лишь у стен, к которым жмутся перепуганные, белые с лица клиенты. Я пересчитал: три девицы, четверо протрезвевших парней. Пятого нет. И где Дракон?

— Где Дракон?

Все разом смолкли; только начала всхлипывать одна из девиц. Я повернулся к Тому. Загорелая «кожа» его маски была серой, вырезанная полоса — синеватой. Однако Том заговорил на удивление внятно:

— У него был хрон. Импульс может действовать до четырех секунд. Парень убрал Дракона и попытался достать тебя. Не сумел. И сам исчез. Джим, сядь. — Том подвинул мне кресло. — Садись.

Я остался на ногах и сказал:

— Дракон вернется.

Том опустил голову, рассматривая прокушенную кургуаром окровавленную кисть.

— Чудеса дважды не случаются… к сожалению. Кто-нибудь, вызовите полицию. Джим, будь другом, помоги. — Том вытащил из кармана завернутый в салфетку отрез маски, отдал мне и принялся руководить: — Разверни. Салфеткой вытри кровь с руки. Маску накладывай на покусы. Аккуратно, чтобы хватило длины с обеих сторон. Вот так; теперь прижми. Сильней, не бойся. Прижимай ладонями, чтобы согрелась. Спасибо.

Рука выглядела дико: на внутренней и на тыльной сторонах ладони — по густой брови и закрытому глазу с торчащей щеточкой ресниц. Искусственная «кожа» начинала краснеть, напитываясь кровью.

Я побрел в угол, к одному из уцелевших столиков. Повалился в кресло, отвернувшись от всех. Бедный Дракон. Верный мой кургуар. Ты узнал охотника-убийцу, рычал и рвался к нему. А тебя — на цепь. Если бы Том не впустил тебя в бар, ты остался бы жив. А я? Вряд ли. Защитник мой, где ты? Я представил себе, как Дракон барахтается в морских волнах, как оставляют его силы, как волны смыкаются над ним, как мокрая голова показывается над водой в последний раз… Лучше чистое холодное море, чем Смертная грязь. Перед глазами встала черная вязкая масса, в которой тонет даже солнечный свет. И мой кургуар, горестно воющий, безнадежно зовущий на помощь. И никто не поможет, не вызволит, не спасет…

Прибыла полиция — Гарри Итон с молодым напарником — и принялась допрашивать свидетелей. Доктор Ливси запретил меня теребить, поэтому мне вопросов почти не задавали. Напуганные посетители мало что помнили и своими показаниями только раздражали полицейских. Том врал, будто от волнения он вообще все забыл, нарочно путался в показаниях, жаловался на боль в руке, хотя ему вкололи обезболивающее, причитал и громко горевал о «бедном бесстрашном Драконе». Мне хотелось ему врезать. Гарри Итон, похоже, был со мной заодно. Он сжимал пальцы в кулак, разжимал их, потирал ладони и с терпением тупой машины снова и снова спрашивал, как же случилось, что злоумышленник с хронооружием вдруг взял да исчез. Испарился. Улетучился.