Знать бы, какая муха их всех укусила!..

С Кривой Рожей на пару мы как-то пять суток прокантовались в одном семейном склепе, и не мне объяснять Вашему Величеству, что такие общие переживания дружбу скрепляют надежно. Не сказать, чтобы ей очень уж повредит, если тебе ненароком в морду заедут или же заставят выпивкой поделиться, – в общем, дружба есть дружба. А тут идет навстречу Щедрый Ротшильд – руки в карманы и в глаза мне лыбится. Прозвали его так вовсе не из-за богатства. Кликуха «Ротшильд» к нему пристала через одного богатого шведского магната. Повезло однажды Щедрому: сбило его автомобилем, и владельцу пришлось раскошелиться, потому как дружки Щедрого, когда отволокли его в подворотню, разбитую ногу ему доломали и по башке как следует трахнули (чего не сделаешь ради друга!). К тому времени, как «скорая помощь» подоспела, его не стыдно было в больницу везти. Будь Щедрый умом покрепче и послушайся Вихлястого Скелета, он бы до конца дней как сыр в масле катался. Вихлястый Скелет, добрая душа (вот ведь даже к Вашему Величеству насчет двух с полтиной долларов не пристает, а у самого в кармане пусто, да и в чужих карманах, куда он руку запускает, тоже не густо!), вон до чего додумался: выбить пострадавшему глаз для подстраховки. Тогда уж Ротшильду, магнату этому, деваться некуда – плати пожизненное пособие инвалиду. Здорово придумано, как говорится, не в бровь, а в глаз. Только Щедрый пожадничал, глаз выбить не дал. И зря! Невелика была бы потеря, зрение у него как есть попорчено, и глазом этим он почитай что ничего не видит. Правда, деньжищ он и без того огреб навалом: по пути в больницу и сам подсуетился – пальцы прищемил носилками и ногу располосовал железным уголком докторского саквояжа. Будь дорога до больницы подлиннее, может, он и с глазом расстаться решился бы, тем более что глаз этот ему почитай что без надобности. Когда пришла пора друзей благодарить, Щедрый расщедрился на выпивку и курево. А уж как мы старались, я самолично два ребра ему сломал (не в службу, а в дружбу). Ах, ежели ты с нами так, то и от нас добра не жди! Через какое-то время сбило Щедрого мясницким фургоном. Ну, тут уж мы ему такую капитальную первую помощь оказали, что полицейский посулил выхлопотать нам награду от общества Красный Крест. Мигом остановили кровотечение, и, как он ни обзывался всякими словами, Вихлястый Скелет – он, если надобно, может быть очень безжалостным – резким рывком вправил Щедрому вывихнутую руку, а кто-то из наших наскоро причесал пострадавшего. Видели бы вы, Ваше Величество, как этот негодяй вырывался, норовил пнуть нас ногами, сыпал проклятиями, а мы старались, чтобы он не угодил в лужу и не выпачкал одежду. Врач «скорой помощи» возмущался по поводу ложного вызова, а мясник предложил на выбор четыре варианта: Щедрый получает двадцать монет или тычок в зубы, привлекается к ответственности за шантаж или катится ко всем чертям. Пятого не дано. Так ему и надо, неблагодарность должна быть наказана.

Но потом Щедрый не раз ходил с нами в плавание. Щедрым его прозвали за то, что ручищи у него большие и загребущие, как лопаты. К себе щедро гребут. И вот идет этот фрукт мне навстречу, жует табак и беззастенчиво зубы скалит. Сердце у меня, на мою беду, мягкое, потому и поминаю я без конца Вашего Величества матушку, которую люблю, как родную. И до того мне сделалось обидно, что кореша, с которыми мы вместе были и в беде, и в веселье, вдруг от меня отвернулись. Обращаюсь я к этому поганцу, кротко и миролюбиво, вдруг, думаю, ласковые слова подействуют:

«Чем я тебя обидел, башка долбаная?!»

На это прозвище он тоже отзывается, потому как дружки его по башке ногами долбали, когда он под машину попал, чтобы, значит, денежек побольше с Ротшильда сорвать.

А он мне и говорит:

«Чего ты нос дерешь? Прыщ на ровном месте, а туда же, воображает, будто он – бугор. Тьфу, смотреть тошно!»

«Про ровное место, – говорю, – это ты кстати сказал. Сейчас я тебя с землей сровняю, дай только спецодежду надеть».

Сказано – сделано. Сровнял и дальше пошел, слышу только, как Аурел Клин (отравленный бухгалтер, который накануне суда за растрату выпил какую-то отраву, что было учтено как смягчающее обстоятельство) подсчитывает, сколько бы огреб Щедрый Ротшильд, будь я спортивным автомобилем. До конца дней жил бы припеваючи.

А так… возможно, и конец дней у Щедрого не за горами, потому как в результате одной затрещины он схлопотал никотиновое отравление. Такое нередко случается, когда лезешь в драку с жвачкой за щекой и, отправляясь в нокдаун, наскоро глотаешь полфунта прессованного табаку. Но тут уж сам виноват и на пособие по инвалидности не надейся.

Сказать по правде, я тоже горечью не хуже никотиновой поперхнулся. Что бы ни говорили про меня сыщики да следователи, но я – портовая косточка и даже от трона отказался, потому как чувствовал: здесь мой дом, здесь меня любят. Завернул с горя в кабак «Не сверни шею», дай, думаю, опрокину стаканчик. Вхожу, смотрю и глазам не верю! Решил было, что у меня в мозгах сотрясение от тех оплеух, которыми я Щедрого Ротшильда угостил.

Чудеса в решете!

Сидит напротив входа Капитан! Ваше Величество знают, про кого я говорю: Грязнуля Фред! Хотите – верьте, хотите – нет, но я сроду вам не врал. Так вот, сидит он и дует воду с малиновым сиропом. Ей-ей! Взболтает в стакане, и кверху пузырьки подымаются…

Встает Капитан мне навстречу и говорит, что он, мол, здесь гардероб обслуживает.

Я быстрее него очухался. «Вы, – говорю я старикану, – что-то уж больно смахиваете на грозу морей и суши. На типа одного, по имени Грязнуля Фред. В первый момент, как вас увидишь, думаешь: точно он. А потом расслабишься – нет, не он».

А он грустно так на меня смотрит и говорит:

«Я не только похож на него, тут дело серьезное. Ведь это я и есть».

И прихлебывает малиновый сироп. Я даже отвернулся.

«Не делайте, – говорю, – этого, ведь прямо глаза бы не глядели. Сидите вы здесь неспроста, наверняка опять какую-нибудь пакость затеваете. У вас всегда так с непойми-разбери начинается, и поди узнай, какую вы воду мутите».

«Сам видишь, сынок, воду с сиропом», – это он мне отвечает.

Тут уж у меня все сомнения пропали: не иначе как Грязнуля Фред пакость замыслил, но не в открытую с ней вылезет, а опять все вывернет так, что заранее не докопаешься. Умища у него палата, а вот сердца нет ни капельки – все свободное место мозги занимают. Уж этот чего-нибудь да удумает!

Но пока что вид у него неважнецкий.

«Больно недоверчивый ты, Джимми! В каждом видишь обманщика и негодяя. Нельзя всех людей своей меркой мерить», – печально так говорит мне.

«Я вас отродясь не обижал, а вы обо мне завсегда только плохо отзываетесь».

«Гляди, – отвечает он мне, – сколько вокруг свидетелей, и ни один из них не даст ложных показаний, потому как подкупать их мы не станем. И все они подтвердят, что сегодня я поминал тебя только добром. Положа руку на сердце, я и сам подумал, что Джимми От-Уха-До-Уха неплохой парень. Умом не блещет, любитель ходить по кривым дорожкам, и случалось, отправляли на виселицу людей более достойных, чем он, а все же Джимми наш не из худших».