— Сидите здесь и постарайтесь вести себя как следует, хорошо?

Проворно и умело он встряхнул одеяло и быстро постелил ей на диване. Потом взбил подушку и положил ее в изголовье. Когда Слоун вновь поднял Линн на руки, то увидел в ее глазах испуг. Он почувствовал, что у него меняется настроение. Или все дело просто в одиночестве?

— Ведь нам здесь очень уютно, вы это понимаете? Почему мы все время ссоримся? Нам могло быть так приятно…

— Сию же минуту отпустите меня!

— Тихо, тихо. — Он ухмыльнулся. — Я отпущу вас, когда буду к этому готов.

И он поцеловал ее. Пылко. Линн боролась, даже дралась, но ничего не могла с ним поделать. А может, не хотела? Ее губы были теплыми и очень сладкими.

— Ну, теперь уже гораздо лучше, — пробормотал Слоун.

Вдруг он почувствовал ее острые зубки. Она укусила его за губу. Сильно. С криком боли он уронил девушку на диван. Коснулся рта и увидел, что пальцы в крови.

— У вас очень неплохие методы, Слоун Спиндер. Простите, но со мной они не сработают!

Он уставился на нее. Потом шагнул к двери:

— Надеюсь, что в следующий раз вы сломаете себе шею! Во всяком случае, я точно не приду к вам на помощь.

— Меня это устраивает! — крикнула она ему вслед.

Он вышел, изо всех сил хлопнув дверью.

Всю ночь лодыжка Линн болела так сильно, что она почти не спала. Больше всего девушка сердилась на себя за то, что вела себя так глупо. И еще сердилась на Слоуна и на его неискренние ухаживания. Именно такими они и были. Он ее поцеловал только для того, чтобы рассердить или продемонстрировать свое мужское умение. Она не знала, какая из этих причин была истинной, и начинала по-настоящему ненавидеть этого наглеца!

Девушка скучала по Рексу и мечтала оказаться у себя дома. Если бы она сюда не приехала, с ней бы ничего подобного не случилось. Не пришлось бы гадать, продолжают ли встречаться Рекс с Сандрой. Рекс Дюбуа! Кажется, она до сих пор не имеет о нем ясного представления. Почему-то Линн и не особо стремилась его узнать. Разве ей все равно, что он может встречаться с Сандрой? Что с тех пор, как она сюда приехала, он ни разу не написал?

К утру лодыжка болела не так сильно. Линн могла передвигаться хромая, опираясь на мебель, приблизительно так же подвижно, как аллигатор, но, по крайней мере, она была в состоянии ходить.

Девушка не могла долго стоять. Не могла плавать. Боялась сесть за руль. Поэтому занялась живописью. Села во внутреннем дворике, поставила мольберт пониже и принялась за работу. Внезапно она услышала чьи-то шаги. Конечно, кто же еще? На нее сверху вниз смотрел Слоун:

— Как ваша лодыжка?

— Лучше, — холодно ответила она. — Как ваша губа?

Он сердито посмотрел на нее, но очень быстро его взгляд смягчился.

— Я не должен был так поступать. Извините. Не знаю, что на меня нашло. Не смог удержаться.

Она так удивилась, услышав его извинения, что не нашлась с ответом. Слоун бросил ей на колени письмо:

— Это было в почтовом ящике.

— Вот как! Спасибо…

Он пожал плечами, погладил Космо по голове и тут же ушел к домику для гостей.

Письмо оказалось от матери. Несколько слов приписал в конце отец. Нетрудно догадаться, о чем пойдет речь. Миссис Хейнс два раза видела Рекса в обществе Сандры, и это ее встревожило. Она от души советовала Линн как можно скорее вернуться домой. Отец желал ей приятно провести время и надеялся, что она живет в свое удовольствие.

Линн задумчиво сложила письмо. Рекс и Сандра Миллс! Она пыталась выбросить мысли о них из головы и вернуться к работе, но сосредоточиться больше не удавалось. Что же делать? Что она на самом деле чувствовала к Рексу?

Линн увидела на пляже Слоуна. Он смотрел на океан, сложив руки за спиной, с трубкой во рту. Какой странный человек. У него так часто меняется настроение. Ни одна женщина и за сотню лет не поймет его до конца!

Увидев его в такой позе, стоящим на фоне океана и неба, девушка вдруг подумала о том, что это прекрасный сюжет для хорошей картины. Еще не успев додумать мысль до конца, она принялась за работу.

В течение грех дней картина с изображением Слоуна и океана поглощала все внимание Линн. Девушка ела, только когда вспоминала о еде, — работала до тех пор, пока не падала от усталости и пока пальцы могли держать кисть.

Наконец картина была готова. Линн критически оглядела ее, и ей пришло в голову, что она только что написала идеальный портрет очень одинокого мужчины! Эта мысль поразила девушку. Все же она не могла отрицать того, что заметила в своей собственной работе.

Половина кухни Слоуна оставалась в беспорядке. Однажды вечером Линн открыла дверцу холодильника и отступила на шаг. Вот так так! Лук. На полке Слоуна. Она схватила листок бумаги и второпях написала очередные стихи:

На следующий день он оставил ответ, осторожно прислонив бумагу к стакану воды, в котором стояла одна-единственная роза. Лук исчез.

Она засмеялась вопреки желанию.

Ее лодыжка зажила настолько, что Линн могла самостоятельно спускаться по ступенькам на пляж. Космо очень разволновался, увидев, что она собирается купаться. Песик соскучился по их долгим прогулкам.

Несколько минут они со счастливым визгом плескались в волнах прибоя. Потом Линн выбралась на берег, сняла купальную шапочку и распустила свои темные волосы. Космо отряхнулся, снова обрызгав ее.

Девушка растянулась на пляжном полотенце и закрыла глаза. В ее ушах не смолкал музыкальный шум прибоя. Солнце обжигало кожу, расслабляя каждую клеточку ее тела. Линн не заметила, как заснула. Ее разбудил запах табака. Она вздрогнула и села.

Всего в нескольких ярдах от нее на песке растянулся Слоун и курил с довольным видом. Если нарушитель ее спокойствия понял, что девушка проснулась, то не подал виду. Он пришел, когда она спала, и от этой мысли ей стало не по себе. Когда Линн была рядом с ним, ей не хотелось чувствовать себя уязвимой.

— Идем, Космо, — сказала девушка. — Здесь становится многолюдно.

— Да успокойтесь вы, — пробормотал Слоун. — Я вам не мешаю. Я даже не смотрю, хотя я бы сказал, что вы потрясающе выглядите в купальнике. Где вы научились так хорошо плавать?

— Вообще-то я плаваю с восьми лет. К вашему сведению, мистер Спиндер, мы не всегда жили в Уайлдвуде, и папа не всегда работал юристом в крупной фирме, и наша жизнь не всегда была легкой.

— Надо же. Какая жалость.