Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слат вякнула было что-то о нецеломудренности внебрачных отношений, но Наив так на неё рявкнул, что та немедленно заткнулась.
Когда-то всё бывает впервые, и свидание в очереди тоже. Она была накрашена, со стильной укладкой волос и одета в каракулевый полушубок. Он был выбрит и опрятен. Они с трудом узнали друг друга и рассмеялись. Наив не знал, с чего начать. Веар сказала:
— Смеёмся в унисон — уже хорошо!
Наив кивнул и ответил:
— В унисон — это вообще хорошо!
Подумал, что спошлил невзначай, мысленно себя обругал и попробовал смягчить:
— Я имею в виду… Ну, ты понимаешь…
— Надеюсь, понимаю, — ответила Веар и немного смутилась.
Как эта пара недель сделала из него, профессионального бабника-холостяка, такого лопуха? Что с ним происходит? Наив недоумевал. Или она ему просто слишком понравилась? Или он давным-давно не приводил девушек к себе домой трезвым? О чём с ней говорить в этой конкретной исторической ситуации, когда нет ни прошлого, ни будущего и вообще всё неважно? Говорили про настройку телефона. Вернее — старались говорить про настройку телефона, но оба волновались, путались, чувствовали себя неловко.
В магазине у них потребовали объяснить причину посещения «Оплота выживания» в неурочное время. Они растерялись, переглянулись. Человек в костюме космонавта пришёл на помощь:
— В связи с непредвиденной необходимостью. Так и запишем.
Накупили сладостей и ушли. В напичканном видеокамерами лифте молчали и дышали. Разбежались по разным углам крохотного лифта, спиной к зеркалу, и терпеливо дышали. Потом он открыл дверь в квартиру, вежливо пропустил её вперёд, закрыл дверь, убрал оба их телефона в холодильник. Всё.
Утром Слат пожелала ему доброго утра и сообщила, что сегодня суббота. Суббота! В прихожей ждал сиротливо стоящий в углу пакет с булочками и шоколадкой. Наив подобрал его и пошёл варить кофе. Кофе для двоих. Веар ещё спала. Он не хотел входить в комнату, не хотел смотреть не неё, не хотел верить, что всё это с ним теперь происходит. Стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу, и пялился на красную крышу ненавистного оплота, на красную крышу прекрасного оплота, познакомившего его с самой «насущной необходимостью» на свете. Или ему всегда так казалось на первой встрече? Нет… Когда это у него было, чтобы и он, и она трезвые? В юности только. Если бы он знал, что трезвость добавляет столько сил, то, пожалуй, раньше бы так делал. Или не делал, потому что с большинством женщин по трезвяку он бы никогда… И зачем сейчас думать про никогда, когда у тебя в комнате…
— Доброе утро! — послышалось за спиной.
— Доброе! — он обернулся. Веар стояла, завернувшись в полотенце, растрёпанная, ненакрашенная и от этого невыносимо прекрасная. — Дать тебе зубную щётку? У меня есть новая!
— Что, уже? Вот так сразу? — засмеялась она.
— Откажешься? — спросил он.
— Пожалуй, нет — зубная щётка поважнее кофе будет!
«Бинго! — торжествовал в мыслях Наив. — Значит, ночью я точно не облажался!», а вслух спросил: —
Тебе кофе крепкий или…
— Мне с молоком, булочкой и шоколадкой, — ответила Веар и скрылась в ванной.
— Идеальная женщина, и к тому же голодная! — тихо сказал Наив себе под нос.
За завтраком они наконец смогли немного поговорить.
— Ты не подумай только, я не такая, просто сейчас… — начала Веар.
— …такое время, когда всё иначе. Когда ценишь каждую минуту, каждую секунду и нет времени на условности, — закончил за неё Наив.
Она улыбнулась и кивнула.
Разлучиться в этот день они так и не смогли.
XVI
Автобусы пошли. Перемещение стало доступным по QR-кодам. Объяснили это «временными ограничениями для поддержания общественного порядка и эпидемиологической обстановки». Наив выбил себе на работе разрешение на неограниченное пользование транспортом и первым делом поехал к маме.
Они обнялись и молча плакали. Так уж у них было устроено, что говорить не нужно — зачем лишний раз воздух сотрясать, если без слов понятно. Когда он жестом предложил маме убрать телефон в холодильник, она наморщила лоб, помотала головой, жестом же пригласила его в комнату, включила телевизор погромче и положила аппарат у самой колонки. «Это моя мама!» — с гордостью подумал Наив и показал ей палец вверх. Мама недовольно помотала головой, показала, что этот жест теперь под запретом, собрала пальцы вместе, поднесла их к губам, поцеловала и тут же раскрыла ладонь. Получилось итальянское «идеально». Наив с удовольствием повторил жест.
Мама увела его на кухню, подальше от стукачек, и, как обычно, стала кормить: пирожки, салат, икра из баклажанов и свои солёные огурцы.
— У нас сегодня праздник? — спросил Наив.
— Да. Мы сегодня прощаемся с жизнью, — печально улыбнулась в ответ мама.
— Тогда не чокаясь, — сказал Наив и поднял стакан с компотом. Мама ответила тем же.
— Не думала, что доживу до такого. Столько всего было пережито — казалось, на три жизни и так хватит, и вот тебе сюрприз под гробовую доску!
— Не люблю, когда ты так говоришь, — поморщившись, сказал Наив.
— А я не люблю так говорить, но что сделаешь — живём то, что нам жить дали. Ты окна затянул фольгой?
— Нет. Что за дичь?
— Затяни.
— Мама! Зачем? Ну правда!
— За-тя-ни! Молодые вы, глупые, не понимаете, что каждое незатянутое окно орёт своей прозрачностью: «Я не верю в ваши сказки». Затяни обязательно! И мне затяни, пока не ушёл. И в поликлинику срочно иди.
— Это ещё зачем?
— Все свои болячки предъявляй, выдуманные и реальные. Скажись больным и немощным. Хоть ногу волочи, хоть идиотом прикидывайся. Требуй обследований!
— Зачем?
— Опять «зачем»? Считай, ради маминой прихоти. Просто потому, что мама так хочет! Капризы у старушки такие!
— Хорошо. Я тут подумал… — начал было сын, но мать прервала:
— Переезжать ко мне не надо. И мысль о том, что обо мне надо заботиться, как наседка о цыплёнке, оставь сразу! Ты же меня знаешь.
— Знаю. Но мне было бы так спокойнее.
— Эгоист! — рассмеялась мама.
— Кого вырастила, — улыбнулся Наив.
— Нет, сынок. Тебе сейчас нужно очень резво крутиться, повсюду совать свой нос, чтобы быстро разобраться, как выживать. Тебе выживать! — мама посмотрела на него очень пристально и добавила: — И, судя по всему, не тебе одному!
— Как ты всё видишь? Просто лазером просвечиваешь! — деланно возмутился Наив.
— Так ты всё время мысленно от меня к ней сбегаешь. Я же вижу, не слепая. Скажешь хоть, кто она?
— Женщина, мам. Молодая, красивая, умная женщина. Теперь мы все просто мужчины и женщины и больше никто.
