делать этого, обоснованно указывая на серьезную опасность со стороны запорожских войск. Вишневецкий понимал, что вряд ли кто осудил бы его, останься он в стороне, ведь те же Фирлей и Конецпольский, как раз наиболее активно выступали против вручения ему гетманской булавы, однако, долг перед Отчизной оказался сильнее обиженного самолюбия и гордости. Все же, подойдя к Збаражу, князь поначалу не стал присоединяться к основным силам Фирлея, а остановился отдельным лагерем в стороне, готовый в случае необходимости к скорому отходу.

… Серко встретился с гетманом, когда тот подошел к Староконстантинову. Прибытие двухтысячного отряда охочекомонных обрадовало Хмельницкого не меньше, чем встреча со старинным приятелем. В первое мгновение Серко даже не узнал в этом несколько располневшем и немного обрюзгшем пятидесятипятилетнем мужчине того Богдана, который всего четыре года назад вместе с ним осаждал Дюнкерк. Изменилось не только лицо, дышащее надменной гордостью, но стала другой и вся фигура Хмельницкого, приобретя важную, полную собственного достоинства, осанку. Иван подумал, что, пожалуй, лишь его живые черные глаза с лукавой хитринкой в их уголках остались прежними. Хотя гетман за последнее время и стал относиться к окружающими с изрядной долей превосходства и высокомерия, однако с Иваном кичиться не стал и держал себя с ним запросто, как в бытность свою чигиринским сотником. В гетманском шатре нашелся и не один корец забористой оковитой, и приличествующая такому радостному событию закуска. Прежде всего, помянули безвременно ушедших общих побратимов Максима Кривоноса, Ивана Ганжу и Федора Богуна, затем перешли к воспоминаниям о делах старины глубокой: о морском походе на Крым; боях под Смоленском; восстании Линчая; славных битвах под знаменами принца де Конде. Было что вспомнить старым запорожским товарищам и о чем поговорить. Наконец, когда оба находились уже в изрядном подпитии, а жупаны на груди обоих расстегнуты так, что видны были нательные рубахи, Хмельницкий озабоченно сказал:

— Куда же мне тебя девать? Реестр уже составлен и утвержден на раде, полки сформированы. Вакантных полковничьих должностей у меня нет.

— У меня же охотники, — напомнил ему Серко, — они не особенно стремятся в реестр. Я их содержу на свой кошт, да и трофеев хватает. А что касается меня, то для своих людей я не то, что полковник, а царь и Бог.

Гетман на минуту задумался, пригладил рукой редеющие волосы на голове, затем тоном, не терпящим возражения, произнес:

— Нет. Так не годится. Ты уже был куренным атаманом и запорожским полковником, когда тот же Нечай или Иван Богун еще под стол пешком ходили. Назначаю тебя наказным полковником и будешь со своими охотниками выполнять обязанности разведчиков. Хорошая разведка нам ой как необходима. Ну, давай за твое назначение выпьем еще по чарке akva vita! На погибель ляхам!

В Староконстантинове Хмельницкий не был намерен задерживаться долго, так как уже вскоре ожидал прибытия сюда Ислам — Гирея. Серко все это время оставался при гетмане, не получая какого — либо конкретного задания, так что имел возможность лишний раз заняться обучением своих людей. Пока под руководством Верныдуба они до седьмого пота треиировались в рубке лозы, вольтижировке, стрельбе и фехтовании, сам он успел повидаться со своими давними приятелями Иваном Богуном и Данилой Нечаем. Оба молодых полковника не знали, куда усадить знаменитого запорожского атамана и чем угостить. Тогда же Серко встретился со многими из тех, кого знал раньше, и познакомился с ранее незнакомыми ему Станиславом Морозенко и Петром Дорошенко, внуком незабвенного Михаила Дорошенко и сыном Дорофея Дорошенко, бывшего под Смоленском наказным гетманом. Юноша сразу понравился Ивану, в свою очередь и Петр с самого детства был наслышан о его подвигах. Однако продолжить знакомство им помешало приход татарского войска во главе с ханом.

Соединившись вместе, Хмельницкий и Ислам — Гирей, не тратя попусту времени, выступили к Збаражу. Получив об этом известие, князь Вишневецкий также не стал испытывать судьбу и присоединился к Фирлею. Его приход взбудоражил весь польский лагерь. Шляхтичи и чернь в один голос требовали от региментарей просить князя возглавить войско. С приходом Вишневецкого тревога и волнения в лагере, словно по мановению волшебной палочки, улеглись, а воинов охватили отвага и энтузиазм. Успокоилась и чернь, не помышляя больше о бунте, такое магическое воздействие произвело на всех одно лишь имя грозного князя. А спустя несколько дней, в субботу, когда солнце уже склонилось к западу, к Збаражу подступили татарское войско во главе с самим ханом и казацкое — под началом гетмана, показавшиеся полякам темной грозовой тучей, нависшей над горизонтом и готовой разразиться всесокрушающим ливнем из свинца и железа.

Едва ли больше десяти тысяч поляков, не считая челяди и обозной обслуги, осмелились противостоять многократно превышающей их численность казацко — татарской орде, но мало кто из них сомневался в исходе этой битвы, если в ближайшее время на помощь осажденным не подойдет король с кварцяным войском. Вся Украйна, Подолия, Волынь и Заднепровье шла за народным вождем, каждый, у кого даже был один только засапожный нож, спешил присоединиться к Хмельницкому. С ним был и хан, лично возглавлявший своих воинов в походе только, когда их численность превышала восемьдесят тысяч всадников, но в этот раз, помимо Крымской орды, под его началом шли белгородские и добруджские татары, силистрийские и румелийские турки, выступившие в поход по повелению султана, а также свирепые и полудикие ногайцы, прибывшие сюда из далеких заволжских степей. В рядах ханского войска находились черкесы в черных бурках с обритыми головами, валахи, молдоване и даже ватаги сербов и болгар.

Казалось, новый могучий и грозный Аттила, Бич Божий, стоит у ворот Речи Посполитой, сокрушить которые ему не составит труда. А затем на земли Короны хлынет настоящий потоп новых переселенцев, которые сметут все шляхетское и польское, подобно тому как разлившаяся паводковая вода уносит дома и постройки, людей и животных, не оставлял от них даже следа.

То, что именно здесь, под стенами Збаража сейчас решается судьба Речи Посполитой, понимали все его защитники, которые в глубоком молчании выстроились перед своим лагерем, готовясь к отражению атаки. Центр обороны возглавил Александр Конецпольский с тяжелой конницей. Левым флангом командовали Фирлей с Лянцкоронским, здесь же во втором эшелоне стояли хоругви Яна Собесского и Синявского. На правом крыле поляков находились Вишневецкий с Остророгом.

Хотя солнце уже склонилось к самому горизонту и его багровые лучи окрасили цветущую зелень луга в кровавые тона, это не остановило татар. Развернувшись плотной лавой еще на марше, татарская конница с ходу ударила в центр польского построения. Гулкий топот конских копыт слился