Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В это время по приказу свыше Григория Александрова решили направить в Баку на должность главного режиссера Бакинской киностудии. Однажды он меня вызвал к себе и сказал, что ему предстоит в первую очередь приступить к съемкам фильма «День Советского Союза в тылу» для показа англичанам и американцам. Картина должна была показать труд тыла в помощь фронту, жизнь советских людей вдали от переднего края. Эту картину предполагалось переводить по ходу съемок. Григорий Васильевич предложил мне ехать с его группой в Баку. Я с радостью согласилась, ибо это сулило мне долговременную занятость.
Незадолго до этого в Алма-Ату приехал из Владивостока, где он жил с матерью, сын Григория Васильевича Дуглас. Он был на несколько лет младше меня, и Григорий Васильевич поручил его моим заботам, так как Григорий Васильевич и Любовь Петровна Орлова были всецело заняты подготовкой к переезду. Кстати, имя Дуглас, сокращенно Дуги, Григорий Васильевич дал сыну в честь американского актера Дугласа Фэрбенкса, который в конце двадцатых побывал в Москве и общался с нашими кинематографистами. А затем в начале тридцатых Александров, Тиссе и Эйзенштейн побывали у него в Голливуде. Забегая вперед, скажу, что во время борьбы с космополитизмом Дуглас по приказу сверху был срочно переименован в Василия. Пока же мы с Дуги гуляли по незнакомому городу, выполняли поручения Григория Васильевича и даже принимали участие в массовках.
Вся наша группа разместилась в гостинице на набережной. Александров тотчас приступил к съемкам. Я всюду сопровождала съемочную группу, заранее обзавелась пишущей машинкой и была готова немедля приступить к переводу комментария для фильма. Процесс наладился, и я стала регулярно получать странички текста.
Через пару месяцев после окончания фильма новой работы Григорий Васильевич мне предложить не мог. Я вновь оказалась не у дел.
Любовь Петровна часто выступала в концертах в местной филармонии. Она стала брать меня с собой, и я ей за кулисами помогала подгладить концертное платье и выполняла любые ее поручения. Иногда эти концерты были не сольными, она выступала вместе с другими артистами, оказавшимися в Баку. Во время таких концертов я познакомилась с очень знаменитой в то время балетной парой Редель и Хрусталев, с певицей Клавдией Шульженко, с поэтами-сатириками Владимиром Дыховичным и Морисом Слободским. С ними у меня как-то сразу установились дружеские отношения. Они часто выступали в госпиталях и брали меня с собой в качестве ведущей. Их эстрадная группа должна была вскоре отбыть в Москву для поездок с новым репертуаром на фронт. Я загрустила, ибо уже успела привязаться к моим новым друзьям. Да мне и поднадоела кочевая жизнь и неопределенность.
В это время я узнала из письма, полученного от Жени, что Елена Сергеевна написала ему, что я бросила ее и Сережу на произвол судьбы, «убежав из Ташкента», что я ему якобы изменяю. Женечка даже не счел нужным объясниться. Он чересчур был уверен в справедливости суждений своей матери. Он потребовал развода. Я послала ему свое согласие. Так, по-детски «я с тобой больше не вожусь» закончился наш недолгий брак. Мне было обидно и больно. Тем более я хотела поскорее вернуться в Москву.
Дыховичный и Слободской официально включили меня в свою группу, и мы отбыли из Баку в Ташкент, где находился штаб фронтовых групп и театров, к которому их группа была приписана.
В Ташкенте я поселилась с группой в гостинице. Я не хотела идти к Елене Сергеевне, незаслуженно меня обидевшей. Я не хотела ни в чем оправдываться.
Но меня поджидал еще один удар судьбы. В ташкентском штабе фронтовых театров, куда стекались все официальные бумаги, вскоре выяснилось, что я у них не оформлена, что не имею к ним никакого отношения. Несмотря на все старания Дыховичного и Слободского, они не могли себе позволить включить меня в группу, тем более, что я латышка и «дочь врага народа». Положение мое становилось тупиковым. Морис и Володя, Аня Редель и Миша Хрусталев очень за меня переживали, но помочь ничем не могли. Близился день их отъезда, а я вынуждена была оставаться в Ташкенте без крыши над головой, без средств к существованию. Я с тревогой смотрела в будущее.
Как-то вечером я зашла в гостиницу к Хрусталевым. У них в гостях оказался знаменитый генерал. За ужином мои друзья поведали ему мою печальную историю. Генерал внимательно глянул на меня и вдруг произнес: «А вы могли бы быть готовой завтра к десяти утра?» Я обалдело уставилась на него: «Конечно, могу!» «Так вот, слушайте. Я могу вас взять в свой самолет и высадить вас в Москве с одним условием, что вы никогда не станете упоминать об этом и тем более не будете называть моего имени, а также обстоятельств вашего возвращения в Москву». Я растерянно посмотрела на моих друзей, те дружно закивали, мол, не раздумывай, соглашайся.
На следующее утро с небольшим чемоданчиком, в котором помещалось все мое имущество, я подошла к условленному месту. Через пять минут подъехал мой новый знакомый. Мы быстро докатили до летного поля, где уже стоял наготове небольшой самолет. В пути генерал дремал на своем сиденье и почти со мной не разговаривал. Я с нескрываемым любопытством оглядывалась — ведь мне никогда прежде не приходилось летать, тем более на персональном самолете! Через несколько часов мы приземлились в Москве, на Центральном аэродроме. У трапа самолета уже ждала машина. Генерал велел мне лечь на заднее сиденье, прикрыл меня одеяльцем, и мы спокойно выехали мимо бдительных часовых. Довезя меня до ближайшего метро, генерал попрощался и высадил меня.
Я сдержала слово и никогда никому об этом не рассказывала, тем более не упоминала имени генерала.
Второе замужество
Вернуться то в Москву я вернулась, но как «легализоваться», как объяснить свое появление без вызова в Москве? Как устроиться на работу и получать продуктовые карточки? Ответа на эти вопросы у меня не было. Но опять пришел на помощь случай. Я встретила на улице школьную подругу и рассказала о своих проблемах. Она подумала и вдруг говорит: «Знаешь что? Я вечером переговорю с отцом. Он как раз занимается оформлением документов на вновь прибывших в Москву. А что если он сумеет помочь?» Она сдержала слово,
