Ши вздрагивает и прижимает ко мне спиной, впивается пальцами в ткань рубашки до треска. Всего на секунду, но она доверяется мне полностью, безоговорочно и смотрит на колышущийся ковер из переплетенных корней и тел.

Кляну себя за слабость — хочу отстраниться, дергаюсь и хватаюсь за его руку, но Герант держит крепко, а у меня мысли в голове путаются и разбегаются в разные стороны, стоит только свету разлиться под ноги.

Увиденное меня парализует, лишает дыхания и заставляет вжаться в широкую грудь двоедушника. Пальцы сами собой впиваются в ткань рубашки, а мир медленно расплывается, затягивается мутной пеленой.

Прямо у ног мягко колышется море переплетенных корней. Покров из косичек, узелков и спиралей закрывает пол на сколько хватает глаз. Среди коричневато-зеленых грубых наростов и шишек, покрывавших корни тут и там, виднеются белоснежные кости людей и животных.

Но были и свежие тела.

Бело-голубоватая кожа вспорота тонкими корешками, что вовсю хозяйничают среди развороченных ребер, во рту и глазницах несчастных жертв. Среди этого месива попадались и знакомые слепые твари-охотники.

Они будто впали в транс: покачивались на волнах из корней и не обращали внимание на незваных гостей. Пока что.

Острые иглы, заменившие им ноги, впиваются в размякшие тела, а я на мгновение прикрываю глаза, потому что почти не могу сдержать тошноту.

Они так питаются. Как деревья выкачивают пищу из почвы — так эти существа осушают трупы.

От жаркого дыхания Геранта, защекотавшего волоски на затылке, вздрагиваю, как от разряда током, но быстро успокаиваюсь. Присутствие двоедушника внушает уверенность.

— Топливо, — шепчет он одними губами и вытягивает руку вперед, указывает пальцем на светящиеся точки впереди.

И к ним нет обходной дороги.

Расстояние, на минутку — двести ярдов, не меньше.

Какой ублюдок затащил их туда?! И зачем? Разве деревьям нужен сциловый концентрат для существования? Чтоб им всем тут повылезало!

В корневом ковре нет просветов. Можно было бы попытать удачу и просто дойти до капсул, но как это сделать, если под ногами — смертоносное море?

— Осмотрим стены, — шепнул двоедушник, — должно же здесь что-то быть.

Должно. Очень даже должно! Потому что в противном случае весь путь проделан зря, а тех капсул, что остались в схроне — все равно не хватит на прыжок.

— Подожди! — хватаю Геранта за руку и поворачиваю лицом к себе, — твой ворон. Он может их достать.

Говорю слишком громко, и корешки поднимаются в воздух, будто улавливают посторонние вибрации, а Герант прижимает палец к моим губам, запечатывая слова. Мы замираем настороженными птицами и наклоняемся друг к другу, чтобы не тревожить охотников лишний раз.

Близость двоедушника волнует и настораживает, но я гоню странные ощущения прочь, потому что место для таких мыслей — совершенно неподходящее. Мы — случайные напарники, попавшие в крупный переплет, не более того.

А работа в таких условиях требует близкого контакта. Так ведь?

— Я не уверен, что у него хватит сил.

— Ты посмотри на стены, — шиплю тихо и настороженно кошусь на переплетения корней, — они совершенно гладкие. Тут не выйдет поиграть в скалолаза, и снаряжения у тебя нет.

— Я и без него могу попробовать.

— А если свалишься?

Герант хмурится и отворачивается. Знает, что я права, но медлит. Его пальцы крепко сжимают мою ладонь, и выглядит двоедушник растерянным и разбитым. Раны перестали кровоточить, рубашка намертво прилипла к телу, и теперь придется ее отмачивать. Каштановые волосы растрепались и упали на лицо, закрывая искристые желтые глаза. На левой щеке расцвел внушительный синяк, а я на полном серьезе обдумываю возможность оставить его здесь и идти за топливом самой — слишком уж уставшим и ослабшим кажется мужчина.

А что если призыв ворона ослабит его еще больше?

Так нельзя. Это неправильно!

Будто прочитав мои мысли, Герант что-то шепчет, и зеленая дымка обнимает его плечи, медленно скручивается в клубок над головой.

Ворон не издает ни звука — чувствует опасность и угрюмо молчит. Смотрит так серьезно и пристально, будто общается с Герантом мысленно. Вскидывается и пушит перья, превращаясь в здоровенный черный клубок.

— Прости, — шепчет двоедушник и поглаживает ворона по спине, — тяжело пришлось, но мне помощь нужна.

Ворон утыкается головой в его щеку и слетает на землю. Подпрыгивает к корешкам, но остается на безопасном расстоянии от плотоядного ковра.

Взмах мощных крыльев — и птица плавно скользит по воздуху к блесткам вдалеке, а я молюсь, чтобы это на самом деле были топливные капсулы. Вдруг это просто игра света и теней? Или обман зрения? Такое же может быть. Мы устали, вымотались, а реальность вокруг может играть с гостями в жестокие игры, мутить их рассудок, искажать реальное положение вещей.

Я хотела улететь. Эта планета давит на меня, пробирается под кожу невидимыми пальцами, ковыряется в голове, отравляет гнилью кровь и нутро. Гиблый, жестокий, подыхающий мир. Зараженный болезнью камкери, а значит осталось ему недолго.

С каждым разом планеты поддавались все легче. Если мой дом камкери пытались взять годами, то такие брошенные, никому не нужные миры проглотят в мгновение ока. Превратят их в гниющий кусок каменной плоти, облепленный красноватым мхом, прорастающим на всем, к чему прикасается болезнь.

Воспоминания накатывают, как морская волна на берег. Захлестывают меня солоноватой горечью и лезут в уши криками погибших товарищей.

Что-то ковыряется в моем разуме острым когтем, выуживает самые колкие и болезненные моменты, вытягивает, как жилы, и сдавливает в невидимом ледяном кулаке.

Скорее бы уйти…

Я хочу улететь.

От напряжения руки мелко подрагивают, внутри скручиваются нервные узелки подстать тем, что лежат передо мной на земле. Я боюсь, что Герант заметит эту дрожь и истолкует ее неправильно — как смущение или страх, но мужчина ведет себя совершенно не так, как я ожидаю.

— Мы скоро уберемся отсюда, — говорит он, касаясь губами моей макушки, — я тебе обещаю: мы скоро улетим.

— Ты тоже чувствуешь, да? — вскидываю голову, и наши взгляды сталкиваются. Мне кажется, что мужчина вот-вот отстранится — отскочит, как делал это раньше, но он только наклоняется ниже, а зрачки расширяются, затягивают меня, как трясина.

— Это дурное место. И дело вовсе не в мутациях, — черты лица заостряются, обретают какую-то хищную, опасную красоту, крылья носа мелко подрагивают при каждом вдохе. — Точнее, не только в них.

Ворон мягко опускается на землю у моих ног и кладет перед собой топливную капсулу.