Климушкина упрямо продолжала все отрицать, отказывалась даже от очевидных вещей. Волос на заколке, найденной в платяном шкафу, принадлежал ей. Отпечатки пальцев в квартире Дворянкина, особенно красноречивые на одном из бокалов и на ноже, – тоже ее. Надписи на лбу убитого и на зеркале сделала она же. Какой смысл запираться, спрашивается?

– Куда вы спрятали украденное вами из сейфа Дворянкина?

– Из сейфа? – в глазах удивление.

– Да, из сейфа, который встроен в платяной шкаф. Только не говорите, что вы не знаете про сейф.

– Не знаю.

– Этого и следовало ожидать. Тем не менее сейф пуст, а рядом лежала ваша заколка. Узнаете?

– Нет, – покачала головой Таня. – Я не убивала его и ничего у него не брала!

– Хорошо, не убивали. Тогда кто это сделал, по-вашему?

Ответа не последовало.

– Я уже не спрашиваю, зачем вы написали на лбу Дворянкина «Оревуар!» и на зеркале «Привет от Араужо!». Почерк ваш, графологическая экспертиза подтвердила. Кстати, что это за Араужо?

Несколько лет назад

Над дачным поселком догорал розовый закат. Ночь принесла прохладу, которая после затяжной июльской жары казалась манной небесной. Несмотря на холодок, люди выходили на улицу налегке, чтобы с удовольствием померзнуть. Пиво, шашлыки, песни – накануне воскресенья дачники по обыкновению гуляли допоздна, благо вечер выдался особенно славным.

Таня шагала по протоптанной в поле дорожке в мятом розовом платье с воланами. Как ее учила соседка-балерина, она старательно держала спину прямо, подбородок – чуть выше линии горизонта. По представлению девушки, таким образом должен был получиться гордый образ королевы. Внешне, возможно, Таня в этот момент походила на королеву – она себя со стороны не видела, а вот внутренне… Тане хотелось превратиться в малюсенькую точку, а лучше и вовсе исчезнуть. Она чувствовала, как внутри нее все сжимается, что вот-вот ее не станет, но, представляя, какой жалкой при этом становится, отчаянно расправляла плечи и поднимала голову. В шестнадцать лет все ощущается наиболее остро: любовь, дружба, предательство, ненависть. Навсегда, ни за что и никогда! – вот частые слова юности. Чувства незыблемы, ошибки – грандиозны и непоправимы. Ее в этот вечер навсегда смешали с грязью. Нет оправдания ей, как и не будет пощады ее врагам! Умереть, но прежде отомстить! Он ее сюда привез и бросил, это из-за него все произошло, а значит, он самый главный враг! Как она будет мстить, Таня еще не думала, потому что думать ни о чем не могла. Сейчас она мечтала лишь об одном – словно раненый зверь, спрятаться в норке и сидеть там, зализывая раны.

В столь поздний час на улице оставалось много народу, даже старики, которые обычно в это время уже видят седьмой сон, сидели на крылечках. Вокруг, пьяно танцуя под магнитофонные записи, кипела дачная жизнь, но Тани в этой жизни уже не было – она себя из нее вычеркнула.

Ты служишь украшением стола,

Тебя, как рыбу, к пиву подают.

Любой, кто заплатил, имеет все права.

И вот ночную бабочку ведут.

Эту песню совсем еще недавно они задорно орали в компании, и теперь она доносится из чьего-то двора, словно издеваясь, пронзительно точно указывая Тане на ее место под солнцем. Таня шла и ненавидела свое розовое платье с качающимися при каждом движении воланами. «Как кукла!» – похвалила ее продавщица, когда она примерила его в магазине. Быть похожей на куклу Таня не привыкла – не ее стиль. Она, не вылезавшая из джинсов и мужских рубашек, растерянно смотрела на себя в большое зеркало примерочной кабины.

– Ну как, мам? – с сомнением спросила Таня.

– Берем. Немного карнавально, но в целом смотрится неплохо. И цена доступная.

Про цену мама могла бы и не говорить. Таня, выросшая в небогатой семье, терпеть не могла экономии. Эта несчастная экономия у нее уже сидела в печенках.

Лариса Владимировна не собиралась покупать дочери летние вещи, она предпочла бы потратить деньги на что-то более практичное – на осенние туфли, например, или на куртку. А летом и в футболках можно ходить – их у Татьяны целый ворох. Но в свете того, что в последнее время их отношения с дочерью натянулись до предела, грозясь обернуться открытым конфликтом, требовалось спасать ситуацию. Коренным образом что-то менять было уже поздно, ибо время на воспитание и доверительные беседы с семейными посиделками, в коих девочка очень нуждалась раньше, безвозвратно упущено. Лариса Владимировна любила дочь своеобразной любовью: безмолвной, выражающейся в минимальной заботе. У самой жизнь не сахар, рассуждала женщина, вот когда заживем по-человечески, тогда и буду радовать близких, а пока даю им что могу. Когда-нибудь потом буду накрывать стол красивой скатертью, готовить вкусные ужины по поваренной книге, принимать гостей и ходить с семьей на прогулки.

Дошло до того, что все беседы с Таней свелись к словам вроде «есть будешь?» и «сходи за хлебом»; бывали дни, когда они с дочерью не разговаривали вообще. Не нарочно – само так получалось, тем для бесед не находилось.

– Красиво челка уложена. Как ты это делаешь? – спросила Лариса Владимировна для завязки разговора.

– Ты че, ма? – от удивления Таня чуть не выронила расческу – раньше мать никогда не обращала внимания на ее прическу, а если и делала это, то исключительно в порядке критики.

– А что, может, и я себе так укладывать буду. Говорят, сейчас начесы в моде.

– Не-а, у тебя так не получится – слишком длинные волосы.

– Ну, нет так нет, – покладисто согласилась Лариса Владимировна, ничуть не сожалея, что у нее с начесом ничего не выйдет. Она изучающе посмотрела на собирающуюся куда-то дочь, чтобы для поддержания беседы задать ей еще какой-нибудь вопрос.

– Интересный рисунок, – похвалила она нанесенные шариковой ручкой «звезды» на Таниных джинсах. – Сейчас так модно?

– Рисунок – фигня! Не отстирывается просто.

– Надо ацетоном попробовать, должен взять.

– Да ну их. Эти штаны древние, как динозавры. Лучше новое что-нибудь купить.

– А что ты хочешь? Можем вместе пойти выбрать, – после некоторого замешательства ответила Лариса Владимировна – поход по магазинам в ее бюджете запланирован не был, но для наведения мостов с дочерью можно выкроить деньги из отложенных на хозяйственные нужды.

– Давай сходим, – неожиданно согласилась девушка.

Итогом их разговора стал поход в отдел женской одежды универмага. Как давно они не приходили сюда вместе! С тех пор прошло сто лет. Лариса Владимировна оценивающе окинула взглядом ассортимент. Ей понравился вишневый костюм, она его даже примерила: сел на нее как влитой, ткань великолепная и лекала удачные, вот только цена не по карману. Еще были неплохие блузочки из шелка и расклешенные юбки, но Татьяна такую одежду не носит, и напрасно – смотрятся вполне прилично и, что немаловажно, стоят умеренно. Лариса Владимировна не сомневалась, что, скорее всего, ее дочь выберет вон те несуразные штаны цвета хаки и одну из толстовок на два размера больше, чтобы руки тонули в рукавах, из которых выглядывают только кончики пальцев – такая у их поколения странная мода. Но она не угадала – Таня подошла к стойке с платьями. Лариса Владимировна удивилась: когда дочка в последний раз надевала платье? В шестом классе на новогоднюю дискотеку, и то только потому, что к брюкам не нашлось подходящего джемпера. Что на нее нашло? Может, взрослеет и вкусы меняются? Хорошо если так, а то не девица растет, а сорванец. Но истинные причины, которые подвигли Таню выбрать платье, были куда очевиднее – стать красивой и нравиться.