Идти было недалеко, шагов пять от силы. Но я уже успел прикинуть, откуда тут взялись вояки с кордона. Сразу видно, молодые. Похоже, только приехали на охраняемый объект. И, услышав о вагоне, полном золота, решили ночью свалить с дежурства и попытать счастья. Ну а чо? Подумаешь, Зона. Вон она, за колючей проволокой, рукой подать. Тишина, такая же земля, как и везде. А что деревья кривые и без листьев, так они и в радиусе пятидесяти километров от Зоны встречаются. Мутантов не видать, аномалии только в служебном наставлении видели. Прыгнули в джип да рванули, пока начальство не видит, ибо спит по ночам.

Правда, когда приехали, чёт стрёмно стало. Рука вон висит оторванная, хрень какая-то наверху клубится. Лучше подождать какого-нибудь лоха, пусть слазит туда, откроет вагон да нам золотишко сверху поскидывает. Ну, это если у него получится, конечно, и вторая оторванная конечность рядом с первой не повиснет.

Всё это я мигом прочитал в глазах юного воина, который шел ко мне, положив палец на спуск и ненавязчиво так направив автомат мне в живот. Молодец, защитник людей от Зоны. В жизни ж как? Прав тот, у кого автомат, и плохо тому, у кого его не окажется в нужное время.

Что военный и озвучил, остановившись в двух шагах от меня.

– А вот и сталкерюга пожаловал на огонек. Добро пожаловать, – глумливо усмехнувшись, сказал он. После чего смачно плюнул мне под ноги и, закончив лирическое вступление, перешел к делу. – Так, ружье снял и на землю бросил. Живо.

Я подчинился. Не рекомендуется дергаться, когда человек с автоматом, нацеленным тебе в брюхо, уже выбрал половину слабины спускового крючка. «Ремингтон», недовольно звякнув подвижным цевьем, упал возле ног автоматчика.

– Хороший сталкер, – усмехнулся тот, слегка расслабившись. – А теперь нож отстегнул и бросил туда же.

Понятное дело, что нож на поясе бойцы в камуфляжах за оружие не считали. Вояки вообще придерживаются мнения, что при наличии огнестрела нож – это лишь инструмент для открывания консервов, не более. Опасное заблуждение, имеющее место быть до первой стычки с приличным ножевиком в ограниченном пространстве.

Я себя большим мастером ножевого боя не считал, но кое-какие навыки в этом отношении, думаю, освоил. А еще кое-что знал я о таких вещах, как военная психология. В свое время пару-тройку заумных книжек осилил с красной печатью «Секретно» на обложке, из которых вынес с десяток абзацев – тех, что были реально применимы в жизни.

Поэтому, еще снимая ружье с плеча, изобразил я на лице крайнюю степень испуга, что автоматчику явно понравилось. И когда трясущимися руками принялся отстегивать нож с пояса, у меня это с первого раза не получилось.

– Только ты это, командир, не стреляй, ладно? – подрагивающим от ужаса голосом произнес я. – Я ж просто погреться подошел, я же ничего такого…

– Нож отстегивай нах, придурок, хорош трендеть, – раздраженно бросил военный.

– Так не получается, командир, – чуть не плача, произнес я. – Руки трясутся, замерз, а тут ты с автоматом. Помоги, а?

И шагнул к автоматчику, жалобно глядя ему в глаза.

Когда у бойца что-то просят другие люди, явно демонстрируя при этом его несомненное превосходство над собой, и при этом сокращая расстояние, в таких просителей обычно сразу стреляют только опытные воины, имеющие большой опыт боевых действий. Обычный человек, далекий от войн, спецтренингов и книг по военной психологии, преимущественно с досадой морщится и очень часто снисходит до помощи немощному – тем более, если таковая сулит прибыток.

«Бритва» автоматчику явно понравилась, и он, опустив свой АКСУ вниз, сделал шаг навстречу. Да и правда, чего париться, когда кореш с пистолетом наверняка держит на прицеле этого лоха-сталкера.

И это было ошибкой.

Потому, что у «лоха» вдруг перестали трястись руки, которыми он на удивление сноровисто выдернул нож из ножен, одновременно сделав движение, которым обычно люди отгоняют назойливую муху…

Когда человеку перерезают трахею и сонные артерии, он в первую секунду вообще ничего не чувствует. Ну, разве что легкое жжение, похожее на слабый удар током, – кто брился станком, тот знает это ощущение, которое возникает при легком порезе. Правда, потом начинает першить горло. Человек рефлекторно пытается кашлянуть – и всё. В легкие через располовиненную трахею устремляется поток крови, и раненый, булькая горлом и задыхаясь, довольно быстро захлебывается ею – если, конечно, раньше не умрет от потери крови.

При этом бойцу, убивающему врага подобным образом, желательно не попасть под струю кровищи, которая непременно хлестанет из раны, причем довольно далеко. Плюс к тому же мне очень не хотелось поймать пулю от верзилы, жующего бутерброд, – похоже, самого опытного в этой команде. Поэтому я шагнул в сторону, одновременно хватая раненого за плечи и разворачивая его лицом к товарищам.

Получилось. Необстрелянный боец, получив серьезное ранение, зачастую начинает чувствовать себя несчастным, уязвимым, надеяться, что кто-то большой и сильный обязательно придет и поможет… А также верить тому, что говорят другие, не раненые…

– Всё нормально, стой так, – сказал я раненому на ухо, одновременно перерезая ремень автомата, висящего у него на плече. Хорошие это два слова – «всё нормально». Особенно если произнести их уверенно. Свойственно людям верить в хорошее, даже когда жизнь толчками вытекает из них, просачиваясь сквозь пальцы, сжимающие располосованное горло.

Мне была нужна еще секунда для того, чтобы поднять АКСУ и из-за спины бойца, которому я вскрыл трахею, снять того верзилу с пистолетом.

Но верзила мне той секунды не дал. Он всё понял мгновенно и начал стрелять раньше.

Хлесткие хлопки выстрелов слились с мощными ударами в тело раненого. Верзила стрелял в мой пока еще живой щит, надеясь свалить его и достать меня прежде, чем я нырну в темноту…

И у него это почти получилось. Пули мощного пистолета молотили в бронежилет раненого, грозя сбить меня с ног, а когда одна из них угодила в лицо моего щита, стало совсем гнусно.

Хорошо, что боец, прикрывавший меня, оказался довольно высоким, и пуля, прошив его череп насквозь, лишь сшибла балахон с моей головы, слегка чиркнув по волосам. Правда, следом мне в лицо хлестануло всё, что было в черепе щита. Ну, или почти всё, благо мозгов в башке воина было немного. Правда, ее содержимого вполне хватило, чтобы залепить мне глаза полужидкой омерзительной кашей.

Неприятная ситуация, когда по твоей роже чужие тощенькие извилины стекают, перемолотые пулей в фарш. У меня богатое воображение, именно так мне эта пакость и представилась. И потому разозлился я не на шутку. А когда я злой, у меня рефлексы включаются, которые у любого, кто по Зоне много ходил и умудрился выжить, работают намного лучше мозгов.

Вот на рефлексах и сделал я то, насчет чего мозгами б десять раз подумал. Толкнув мертвое тело от себя, я резко присел и с колена дал вслепую длинную очередь, патронов в десять, всеми силами стараясь удержать в руках трясущийся АКСУ, который почти сразу начал плеваться и безбожно задирать ствол вправо и вверх. Всё равно что злобно гавкающую, извивающуюся таксу в руках сжимать, не давая вырваться. Только хуже.