— Где? — густые брови ярла удивленно вскинулись вверх.　

— В постели мальчишки...

* * *　

В доме Раудульфа все были заняты приготовлением к свадебному пиру. И, похоже, сама Гудрунн не имела ничего против выбора своих родителей. Из двух зол они выбрали одно. А худшее или лучшее покажет время. Раудульф справедливо рассудил, что Харальд Весельчак — не вечен. А что до Магнуса, так он отнесся к отцу своей невесты с большим уважением. Они породнятся с богатым и знатным родом. Так что...　

Как-то в туманное осеннее утро, в самом начале месяца горманд, с фьорда подул холодный ветер. Раудульф заметил за оградой своей усадьбы незнакомого человека, одетого как траль.　

Незнакомцу на вид было больше пятидесяти зим. Его седые всклокоченные ветром волосы, казалось, никогда не знали гребня, лицо покрыто сеткой глубоких морщин, грубо выделанная одежда заляпана в грязи. У всякого, кто посмотрел бы на него, могло возникнуть впечатление, что этот человек долгое время был в пути.　

— Кто ты? — обратился к нему Раудульф. — И что здесь делаешь?　

— Я — Линг, траль Лейва Волосатого, — ответил незнакомец, глядя на хедвинга глубокопосаженными, неопределенного цвета глазами. — Меня послал хозяин узнать, не прибыли ли кнорры [18] с товарами из Дании?　

Раудульфу знал, что действительно ожидалось прибытие во фьорд торговых судов с купцами из Сконе.　

— Пока еще нет... Давно ты у Лейва Волосатого? — спросил Раудульф, чувствуя некое неясное томление в груди. Он не мог понять, в чем дело? Голос этого грязного траля, как голос из прошлого, дверь, открывающаяся в бездну...　

— Уже пять зим.　

— Откуда ты?　

На этот вопрос траль ответил не сразу. Немного поколебавшись, произнес безразлично:　

— Я из земли франков.　

Лейв Волосатый жил далеко отсюда. У него не было с ним почти никаких отношений. Но Лейв держал много скота. А для свадебного пира понадобиться много мяса.　

— Ты знаешь, кто я?　

— Это усадьба Раудульфа, сына Хакона, — ответил траль.　

— Хорошо, — кивнул хедвинг, поглаживая бороду. — Передай своему хозяину, что Раудульф хочет видеть его. Пусть приготовит для продажи несколько коров и свиней. Мне известно, что в нынешнем году у Лейва был хороший приплод.　

Линг склонил голову в знак согласия.　

— Я все передам своему хозяину.　

И снова этот взгляд, напоминающий что-то очень и очень далекое, может быть, несуществующее...

* * *　

Ущербная луна повисла над фьордом, бросая на скалы неясный, ускользающий свет. Мальчишка-русс, встав за оградой дома ярла Стейнара, смотрел на луну, иногда исчезающую за пустынные скалы, причудливой формой похожие на молчаливых великанов, хранящих свои тайны вот уже тысячи лет в этом малолюдном, почти безжизненном крае, где по ночам человеческая речь кажется отголоском других миров...　

С того дня, как ярл узнал о покушении на жизнь мальчика, того поселили в другой части большого дома. Теперь он спал рядом с Хафтуром.　

Поначалу ярл хотел пытать Айво, но Хафтур убедил его в тщетности этой затеи.　

— Он просто умрет, — сказал он своему ярлу, — а мы так ничего и не узнаем.　

Стейнар согласился с ним в большой задумчивости. И действительно, зачем молодому финну убивать мальчишку, который не сделал ему ничего плохого? Но кто же хотел смерти русса? Поразмыслив, ярл пришел к мнению, что все не так просто. Сама судьба найденыша — это повод для серьезных размышлений. Он вспомнил, как Инегельд просил убить маленького, одинокого пленника с «Эйктюрмира». Его жизнь — это постоянное напоминание... Но ярл не торопился. Кто знает, может быть, они все живы, в том числе и Инегельд, только потому, что не стали убивать мальчишку? К тому же ярл успел изучить характер своенравного и упрямого дана. Убить при малейшем намеке на обиду, не задумываясь, он мог бы. Но убивать тайком? Вряд ли. Слишком мелко для него...　

— Руотси? Воробышек, ты здесь? — Мальчик оглянулся, увидев при свете луны угловатую, долговязую фигуру Айво. — Хафтур ищет тебя. Пора спать...　

Мальчик кивнул, показывая, что понимает.　

— Смотри! — Айво протянул руку. На ладони лежала фигурка, выточенная из моржовой кости. Маленькое подобие человечка. Совсем как те, что начертаны на камнях совсем недалеко отсюда.　

Мальчик, взяв фигурку, с любопытством разглядывал ее.　

С тех пор как молодой финн чудом избежал мучительной смерти, он испытывал к найденышу нечто, похожее на привязанность. Именно так он относился к своим братьям. Если бы не его вмешательство тогда...　

— Нравится? — спросил Айво. — Можешь взять себе, понимаешь? Себе...　

Найденыш кивнул, пряча фигурку за пазуху. В свободное от работы время Айво постоянно вытачивал различные фигурки животных и людей.　

Мальчишка уже узнавал тех, кого местные люди называли своими богами. Одноглазый Один, живущий в доме с сотней дверей... Тор, чьи изображения, вырезанные из кости или в камне, напоминали лица викингов, Инегельда, Рулафа Беззубого и других. Но самым страшным ему показался Йормунганд, огромный змей, живущий где-то в океане... его ужасная голова, вырезанная на дереве неподалеку от длинного дома ярла, долго мучила найденыша, не давая покоя. Иногда Хафтур, напившись эля, то ли в шутку, то ли всерьез, говорил о том, как на его глазах этот змей утащил в морскую пучину его товарищей... во время одного из походов. Мальчишка уже понимал эту речь, но по-прежнему не говорил ни слова. Все окружающие настолько привыкли к его немоте, что перестали обращать внимание на его присутствие во время разговоров.　

Лучше, чем остальных, мальчик понимал Хафтура. Да это и неудивительно. Старый викинг говорил с ним на странной смеси норвежского и языка руссов. Это напоминало мальчишке о доме. Почему он здесь, так далеко от родного очага? Казалось, временами кто-то сжимал ему голову, как обручем бочки, и он не мог вспомнить очень многое из того, что знал когда-то. Хафтур, как человек, побывавший в плену, имел навыки разговора с иноземцами. Это было общение, при помощи слов, жестов, мимики... Хафтур, как никто другой из окружения Стейнара, умел распознать, что именно хочет сказать мальчишка-русс, когда тот лишь беспомощно мотал головой и шевелил пальцами. Странно, но Хафтур настолько привязался к нему, что, когда они оставались наедине, начинал рассказывать о том, что случалось с ним в прошлом. Очень много Хафтур говорил о большом городе, который он называл Миклагард — Великий город. «Царьград...» — так хотелось сказать мальчишке, но он молчал, продолжая внимательно слушать.