— Сейчас тебе небезопасно выходить на улицу. Послушаешься моего совета, ладно?

Он передал матери пачку писем и «Вестник Северного Китая».

— У меня получилось забрать их с почты, пока не перекрыли улицы. Но если беспорядки продолжатся, возможно, мы не скоро сможем снова что-то получить.

— Постарайся всеми возможными способами раздобыть газеты — как китайские, так и английские. Ими, скорее всего, к вечеру будут усеяны все улицы. Я хочу посмотреть, какие карикатуры и истории появятся в новой прессе. Так мы сможем хотя бы примерно представлять, что нас ожидает, пока все не уляжется.

Я прошла по дому, чтобы посмотреть, кто еще беспокоится о происходящем. Трое слуг и повар курили на переднем дворе. Землю усеивало желтое бумажное конфетти. Именно они запустили фейерверки, а теперь злорадствовали над бессилием маньчжурского императора и его надменных евнухов. Больше никогда императрица со своими пекинесами не будет важнее голодающего народа!

— Мой брат пошел в боксеры, после того как половина нашей семьи умерла с голоду, — произнес один слуга. — Это было худшее наводнение за сто лет. Может, даже за двести. Оно накрыло нас быстро, будто болотный туман. А следом пришла засуха. Ни капли не упало на землю. Одно бедствие за другим.

Они по очереди раскурили трубки, передавая друг другу спичку.

В разговор вступил повар:

— Тот, кому уже нечего терять, будет сражаться без страха.

— Мы вышвырнули династию Цин, — сказал еще один слуга. — И следующими станут иностранцы.

Повар и слуги, самодовольно ухмыляясь, посмотрели на меня. Я была потрясена. Повар всегда был таким дружелюбным, всегда спрашивал, хочу ли я на обед или ужин что-нибудь американское. И слуги всегда были вежливы или хотя бы терпеливы со мной, даже если я сильно им досаждала. Когда я была маленькой и выбивала у них из рук подносы с едой, они только мягко отчитывали меня. «Все дети такие непослушные!» — говорили они моей матери. Они никогда открыто не жаловались на свою долю, но я слышала их разговоры поздними вечерами в коридоре, неподалеку от моего окна.

А сегодня они вели себя так, будто я была для них совсем чужой: смотрели очень недобро, и в их внешности тоже было что-то странное. Один из них повернулся, чтобы взять флягу с вином, и я поняла — они отрезали свои косы! Только Маленький Утенок, тот, что открывал дверь в дом и объявлял о посетителях, пришедших после обеда, остался с косой. Она все еще была свернута у него на затылке. Я однажды попросила его показать, какой она длины, а он медленно развернул ее и сказал, что коса была величайшей гордостью его матери. Она говорила, что длина косы обозначает степень почтения к императору.

— Когда она сказала мне об этом, коса была чуть ниже пояса, — продолжал он. — Но мать умерла задолго до того, как коса стала такой длинной, — теперь она доходила ему почти до колен.

Повар фыркнул на Маленького Утенка:

— Ты что, имперский лоялист?

Остальные захохотали и стали подзуживать его, чтобы он отрезал косу. Один передал ему нож, которым они отрезали свои косы.

Маленький Утенок посмотрел на нож, потом на ухмыляющихся мужчин и вытаращил глаза так, будто испугался. Затем быстро прошел к той части стены, которая была возле заброшенного колодца. Он распустил узел и несколько мгновений смотрел на свою любимую косу, а потом отрезал ее. Остальные мужчины радостно закричали:

— Черт возьми! Молодец, парень! Эх! Посмотрите — у него такой вид, будто он только что себе яйца отрезал и стал евнухом!

У Маленького Утенка лицо исказила гримаса боли, будто он только что убил свою мать. Он поднял крышку колодца и занес над ним свою былую гордость. Его так трясло, что коса извивалась, как живая змея. Наконец он отпустил косу и сразу посмотрел в колодец, наблюдая, как она тонет. На мгновение мне показалось, что он прыгнет в колодец вслед за ней.

Во двор вбежал Треснувшее Яйцо:

— Что происходит? Что с едой? Почему никто не вскипятил воду? Лулу Мими нужен чай!

Но мужчины спокойно продолжали сидеть и курить.

— Эх! Вы что, откромсали себе часть мозгов, когда отрезали косы?! Вы на кого работаете? Куда пойдете, если двери этого дома перед вами закроются? Станете попрошайками, как тот одноногий старик у стены!

Они заворчали и поднялись.

Что происходит? И что еще может случиться? Я прошла через дом и увидела пустую кухню, где в чанах стояла холодная вода, овощи были нарезаны лишь наполовину, а из корыт для стирки свисала одежда, и казалось, будто люди упали туда, лицом в воду, и захлебнулись.

Я нашла Золотую Голубку и облачных красавиц в гостиной. Летнее Облако проливала реки слез, оплакивая конец династии Цин. Она плакала так горько, будто погибла ее собственная семья.

— Я слышала, что по законам новой Республики нас скоро закроют, — сказала она. — Политики хотят показать, что у их народа более высокая мораль, чем у династии Цин и иностранцев.

— Новая мораль! Фу! — произнесла Золотая Голубка. — Там заседают те же люди, что ходили к нам и радовались, что иностранцы нас не закрыли.

— Но что мы будем делать? — спросила Летнее Облако трагическим тоном. Она сжимала свои мягкие белые ручки и грустно смотрела на них. — Мне придется самой стирать себе одежду, как простой прачке…

— Хватит молоть чушь, — оборвала ее Золотая Голубка. — У республиканцев нет власти над Международным сеттльментом, как не было ее у династии Цин, и это останется неизменным.

— Откуда ты знаешь? — возразила Летнее Облако. — Ты что, жила еще в то время, когда свергли династию Мин?

Я услышала, как мать зовет меня:

— Вайолет! Ты где?

Она пришла за мной.

— Вот ты где. Идем в кабинет. Я хочу, чтобы ты оставалась рядом со мной.

— Мы в беде?

— Вовсе нет! Я просто не хочу, чтобы ты бродила по улицам. Слишком много людей там сейчас бегает, и тебя могут обидеть.

Пол ее кабинета был усеян газетами.

— Теперь, когда императора больше нет, — начала я, — мы тоже пострадаем? Наш дом закроют?

— Иди сюда, — она обняла меня. — Это конец династии. К нам он почти не имеет отношения. Но китайцы сейчас в большом волнении. Они скоро успокоятся.

К третьему дню по улицам уже можно было пройти, и мать захотела навестить некоторых своих клиентов, чтобы уговорить их вернуться в дом. Треснувшее Яйцо сказал, что иностранке сейчас опасно показываться за пределами дома. Пьяные патриоты бродили по улицам с ножницами в руках и срезали косы у каждого, у кого они еще остались, а также обрезали волосы у светлокожих женщин — просто для смеха. Но моя мать никогда не была трусихой. Она надела тяжелое меховое пальто, вызвала экипаж и взяла для себя и Золотой Голубки крокетные молотки, чтобы ударить по голове любого, кто приблизится к ним с ухмылкой и ножницами в руках.