Дверь в сарай была приоткрытой, и он быстро прошмыгнул внутрь. Прищурившись, огляделся в темноте и почувствовал запах сухого дерева. Дрова лежали штабелями метровой высоты вдоль стены, и их с лихвой хватило бы на три зимы. Ренлунд, пожалуй, был мразью, как сказал Хассан, но он точно не лентяй.

Лелле направился к следующему сараю, там воняло гнилым сеном. Включив карманный фонарик, он увидел кучи сена в пустых стойлах и с помощью грабель проверил, не спрятано ли что-нибудь под ним. Судя по паутине и птичьему дерьму на перегородках, живности у хозяина не было.

У собачьей конуры валялись миски для еды, наполненные водой и землей. Собака явно тут не жила. Недалеко находился охотничий сарай с покосившимися стенами. На двери висели тушки двух зайцев, словно поджидавшие, когда с них сдерут шкуру. Заглянув внутрь через маленькое оконце, Лелле увидел, что там полно всякого инструмента. У торцовой стены громоздился стол для разделки туш.

Лелле снова оглянулся на хозяйский дом. Дом выглядел слишком большим для одного человека. Вот бы туда зайти… там наверняка хватает неиспользуемых комнат.

Особо не раздумывая, на автомате, он отправился к дому, но не успел преодолеть и половины расстояния, как в тишине громом прозвучал выстрел. Лелле согнулся и побежал. Через плечо он увидел Ренлунда, тот стоял на крыльце в своих «семейных» трусах, но теперь с ружьем под мышкой. Мужчина что-то крикнул, но Лелле не расслышал, потом прогремел еще один выстрел, и на этот раз пуля пролетела совсем рядом. Лелле бросился на землю и быстро пополз на четвереньках. Про собаку он забыл – и чуть дуба не дал, когда она залаяла у него за спиной. Псина прижала его к земле лапами и зарычала. Тяжелые шаги… Хриплый голос приказал собаке замолчать, и Лелле попытался подняться, однако Ренлунд поставил ему ногу между лопаток и надавил.

* * *

Мея сидела на террасе и таращилась на лес. Над верхушками деревьев раскинулось светлое ночное небо, отчего лес казался еще более мрачным. Тишину нарушал только храп Торбьёрна, прорывавшийся из спальни. Можно было бы пойти к себе, но она ждала Карла-Юхана. Он приходил только ночью, если такое вообще случалось. Мея ловила каждый звук, надеясь услышать машину или тихий голос, не сводила глаз с лесной опушки. Она вспомнила о сигаретах и подумала, что одна сигаретка не принесет особого вреда. Но ей не хотелось вонять табаком, если он все-таки появится между елями.

В конце концов она утомилась сидеть и решила пройтись. Воздух был сырой и холодный, но она не собиралась углубляться в лес. Собака последовала за ней, но, как всегда, быстро свернула в сторону. Мея позвала ее, но ей не нравилось слышать собственный голос. Ветер гулял среди деревьев, колючие ветки, казалось, пытались схватить ее. Мея вернулась и, чтобы не идти в дом, направилась к сараю.

Дверь оказалась тяжелой и поддалась неохотно, но она все-таки открыла ее. Шагнув внутрь, осмотрелась. Как это ни странно, но в сарай она зашла в первый раз. Потолок был низким, под темным брезентом дремали велосипеды, одна из стен была сплошь увешана инструментами. Торбьёрн, похоже, питал особую страсть к топорам, их там было не меньше дюжины, и почти все лезвия закрывали кожаные чехлы. Мея провела по рукояткам кончиками пальцев, подумала, как это – замахнуться таким топором? – но не решилась попробовать. Потом попросит Торбьёрна показать.

Велосипеды оказались старые, без скоростей, на одном вместо багажника прикручен ящик.

За перегородкой была комната, на стенах которой висели звериные шкуры, а с потолка свешивался большой железный крюк. Посередине стоял деревянный стол, и, подойдя к нему ближе, Мея увидела, что вся его поверхность в засохших пятнах крови. Она поняла, что здесь Торбьёрн разделывает животных, от мяса которых ломились холодильники. Когда это дошло до нее, она резко попятилась назад.

Снаружи залаяла собака, и Мея уже собралась покинуть сарай, когда заметила еще одну дверь. Она подошла, взялась за ручку, и дверь с громким скрипом открылась.

Крохотное помещение с грязным окном, на полках, прибитых вдоль стен, длинными рядами теснились искусно вырезанные деревянные фигурки, от безобидных кроликов и белок до ковбоев и грудастых женщин. Пол толстым слоем покрывала деревянная стружка, в углу стояли ящики из-под бутылок, полные макулатуры.

Не такая уж это и макулатура… Глянцевые страницы изобиловали снимками обнаженных женщин в непристойных позах. Мея подумала о Торбьёрне, представила, как он сидит здесь, в сарае, вырезает поделки и листает порнушку. Картинка была скорее грустной, чем смешной. Покопавшись в ящиках сама не зная зачем, она натолкнулась на стопку явно любительских пляжных фотографий. Молодые женщины в цветастых бикини… Похоже, они даже не догадывались, что их фотографируют.

Мея прищурилась, пытаясь различить лица, и вдруг почувствовала, что ее сейчас стошнит. Собака снова залаяла, и она торопливо сунула снимки назад в ящик. Жадно хватая ртом воздух, выскочила из тесной каморки, пробежала мимо разделочного стола и топоров на стене, выбежала на улицу и с шумом захлопнула тяжелую дверь за собой.

Собака сидела на террасе и ждала ее. Мея посадила собаку на цепь, быстро поднялась в треугольную комнату и, забаррикадировав дверь, рухнула на кровать.

Ночь почти закончилась, и Карл-Юхан уже вряд ли придет. Ничего не изменилось. Она по-прежнему была одна, и ей не на кого было положиться.

* * *

Рогер Ренлунд варил кофе на дровяной печке. Лелле сидел в стороне на стуле и теребил коричневую полосатую клеенку, которую постелили, наверное, еще на заре шестидесятых. Серая собака растянулась на полу и сонными глазами наблюдала за ним. Ренлунд выплюнул жевательный табак в раковину и налил кофе в зеленые пластмассовые кружки. Напиток был крепким и черным, над кружками поднимался пар, хорошо заметный в лучах света.

– Извиняюсь за предупредительные выстрелы, – сказал он, – но я не целился в тебя. У меня постоянно воруют бензин в последние годы, и я решил приструнить воришек.

У Лелле все еще дрожали руки, когда он поднял чашку.

– Ничего страшного, – ответил он. – Мне тоже не следовало болтаться по твоей усадьбе среди ночи.

– То есть нам не за чем звонить в полицию?

– Нет, черт побери.

Они какое-то время молча пили кофе, и Лелле огляделся. Усадьба явно была очень старой, с мебелью, переходившей от поколения к поколению. Кухонный диванчик отличался изящной спинкой и когда-то кокетливыми желтыми подушками. Стены, обклеенные полосатыми обоями, украшали охотничьи ножи. На столе стоял букетик высушенных кошачьих лапок.

Ренлунд мял между пальцами щепотку жевательного табака и не сводил глаз с Лелле.

– Я узнал тебя, – сказал он. – Это же с тобой я встретился на днях ночью. Ты ведь одолжил мне телефон, чтобы я смог позвонить моей старухе!

– Все правильно.

Ренлунд нахмурил брови и опустил взгляд на фотографию Лины, лежавшую между ними на клеенке:

– Значит, это твоя дочь?