— Точно, псих недорезанный! — прогудел Угланов, встряхивая Шлитцера. — Хочешь сразу вылететь, да?.. И… И я бы тебя…

— Ну, давай!.. — зло пыхтел Шлитцер. — Думаешь, если ты такой сильный, я против тебя не устою?..

Угланов скрипнул зубами и, швырнув Шлитцера на его кровать, потрогал заплывающий глаз и удалился в ванную. Наступила пауза, все тяжело дышали и смотрели друг на друга.

И тут открылась дверь. Это заглянул привлеченный шумом дежурный преподаватель.

— Что здесь происходит? — строго спросил он.

Мы притихли, растерянные. У всех мелькнула мысль, что для нас дело может пахнуть керосином, невзирая на то, кто был зачинщиком драки. Попросят нас отсюда всех вместе!

И тут, конечно, Туркин нас малость потряс. Встал он и говорит:

— Это я виноват, это из-за меня… Устроил тут, потому что считал, что меня взводным должны выбрать, а ребята не соглашались.

— Вечером пойдешь на рапорт к полковнику, — сухо сообщил дежурный. — А где ваш седьмой?

— В ванной, умывается, — проговорил Дегтярев.

— Вот как? — дежурный прищурился. — Это хорошо, что умываться любит.

Мы все только об одном думали: лишь бы Угланов задержался в ванной и не демонстрировал свой глаз, хотя бы сейчас. Потом на что угодно можно будет его синяк списать, хотя, конечно, после того, что видел дежурный, никого особо не проведешь… Но Угланов взял и вышел из ванной как раз в этот момент. Да еще и прогудел своим зычным голосом, не заметив дежурного.

— Смотри, какой фингал растет, сволочь! Если б ты это нарочно, то я бы тебя на месте закопал, но в следующий раз… Ой! — он осекся, увидев дежурного.

— Вот именно что «ой», — сказал дежурный. — Тоже пойдешь на рапорт. …Кстати, Дегтярев, директор просил тебя зайти к нему прямо сейчас.

И удалился, закрыв за собой дверь.

— Мы что, ребята, влипли? — поинтересовался Угланов.

— Кажется, да, — хмуро ответил Дегтярев. — А ты молодец… — кивнул он Туркину. — Ладно, пойду к полковнику.

— Зачем он тебя вызывает? — сочувственно поинтересовался я.

Дегтярев пожал плечами.

— Понятия не имею.

Но нам показалось, что он знает, просто нам говорить не хочет.

И он вышел, а Угланов повернулся к Туркину.

— Почему ты молодец?

— Всю вину на себя взял, — объяснил Боков.

— Ну и правильно! — сказал Угланов. — Ведь, на самом деле, ты и виноват. Нечего было разводить… А ты… — повернулся он к Шлитцеру. — Кстати, как тебя обычно кличут, когда не Георгом называют, а как-нибудь попроще?

— Жорик, — сообщил тот без особой охоты.

— Так вот, Жорик, в следующий раз я тебе фасад точно начищу, если вздумаешь тут…

— Напугал! — буркнул Жорик. А потом кивнул Туркину. — А ты и правда молодец. Только больше не трезвонь тут насчет своего папаши и прочего такого.

— Как раз из-за «папаши», как ты выражаешься, — не без язвительности заметил Туркин, малость заводясь по новой, — я и взял на себя вину. Потому что мне-то нагорит меньше, чем любому из вас, отец прикроет и со всеми договорится…

— Ладно, молчи, — сказал я. — А то опять нарвешься.

— Лучше давайте дальше знакомиться, — миролюбиво сказал Боков. — Я вот Димка. Родители у меня самые обыкновенные научные работники. Не знаю, чего еще о себе рассказывать. Ну, что я из Санкт-Петербурга, если кому интересно.

— А меня Лешкой зовут, — сообщил Конев. — Я из Подмосковья, из города Подольска. Отлично знаю компьютеры, книги прочитанные чуть не за раз запоминаю. Поэтому мне обычно никаких шпаргалок не надо. И если кому что объяснить или подсказать потребуется, я всегда готов.

— Меня зовут Андреем, — сказал я. — Живу в Москве. Отец — завлабораторией при заводе, лекарства новые разрабатывает. Мама на выставочном центре работает. Еще есть старший брат и бабушка. Прямо не знаю, что еще о себе рассказать… Ну, говорят, что я соображаю неплохо. Но об этом не мне судить.

— Про себя я все выложил… — проворчал Жорик Шлитцер.

— Я, пожалуй, тоже, — криво улыбнулся Генка Туркин.

— А я, значит, с Ростова-на-Дону, — сообщил Угланов. — Плюхой меня зовут. У меня в роду тоже все всегда воевали. Говорят, даже в войне против Наполеона один из моих предков атаманом Платовым отмечен. Отец у меня — человек мирный, хотя тоже, в общем-то, можно считать, связан с семейной традицией. Потому что он при лошадях. Ветеринар по образованию, одним из лучших специалистов по лошадям считается, на всяких крупных коннозаводах работает, даже за границу помогает породистых жеребцов сопровождать… Ну вот. А вот мой дядя, младший брат отца, — был офицером и погиб в Афгане. У дяди своих детей не было, я вроде как его ближайшим родственником оказался. Через фонд афганцев мне предложили в кадеты поступить, чтобы вроде как поддержать семью погибшего. Думали, наверно, что парни из тех семей, где кто-то в Афгане или где там еще был убит, сами хорошо служить будут. Я решил попробовать, и пока что все этапы одолел. Вот.

Он оглядел нас сам удивляясь тому, что его рассказ получился таким длинным.

— Ну, можно считать, и познакомились, — подвел итог Димка Боков. — Осталось Володьку Дегтярева дождаться…

И тут как раз Дегтярев вернулся. И вид у него был довольно мрачный.

(Рассказывает Андрей Карсавин)

— Ну? — сразу бросились мы к нему. — Чего тебя начальник вызывал?

— Да так… — Дегтярев махнул рукой. — задал несколько вопросов по поводу моей анкеты…

— С чего это он вдруг? — удивился Шлитцер.

— Показалось ему, будто я в анкете что-то утаил… — Володька вздохнул и присел на свою кровать. — Вот и хотел разобраться, не откладывая. Я, конечно, доказал ему, что я чист, ничего не врал и не утаивал, но, знаете, неприятно…

— Так и нам надо быть к этому готовыми? — сказал я. — Что любого из нас могут в любой момент вызвать, если в анкете что-то не так покажется?

— Возможно, — кивнул Володька.

— Да, неприятно это, когда вот так приходится оправдываться, — сказал Илюха.

— Что поделать, безопасность важнее всего, — сказал Шлитцер. — А про драку он не расспрашивал?

— Нет, ни словечком. Видно, ему еще не успели доложить.

— А мы тут все перезнакомились, пока тебя не было, — сказал Туркин. — И насчет родителей разобрались, и насчет всего…

— Ну, мне-то рассказывать особо нечего, — вздохнул Володька. — Обычный парень, в обычной школе учусь…

— Учился, — весело поправил его Жорик. — Теперь нам всем нужно говорить не «учусь», а «учился».