могло быть и речи, но и выгнать его просто так жалко. Все-таки Люба любила всех своих мужчин. Как все сложно в этой жизни. Она вскочила с дивана, нервно заломила руки.

– Анатолий, ну зачем ты так поторопился! Конечно, я любила тебя и если бы ты месяц назад сделал мне предложение, я не раздумывая, согласилась бы. Но сейчас…сейчас в моей жизни появился другой мужчина. Я уже дала свое согласие ему.

– Но как же? Что же делать? Я же сжег эти… мосты… точки… расставил, – он совершенно растерялся.

– Я был уверен, что ты просто хочешь добиться от меня решительных действий. Я знаю, женщины так делают, – он с надеждой поднял на нее глаза. – И я очень люблю тебя. Как же я без тебя?

Анатолий вгляделся в ее сочувствующее лицо и понял, что совершил ошибку.

– Что же теперь делать?! Я же ушел с вещами, – он огляделся в поисках портфеля, – Томка же меня назад не примет!

Он схватился за сердце. Любочка достала из бара коньяк и рюмку:

– Ты только не волнуйся, мы обязательно что-нибудь придумаем. Давай выпьем по капельке. Все обязательно образуется.

Люба налила ему коньяк, добавила себе вина и они, не чокаясь, выпили. Посидели в тишине, как стародавние друзья, отягощенные общей проблемой. И Люба придумала:

– Толик, давай я позвоню твоей жене и скажу, что ты, негодяй, наобещал мне золотые горы, замуж взять, а сам пришел и объявил, что «наша встреча была ошибкой» и ты понял, что всю жизнь любил только свою жену. Я ей еще и угрожать буду, что если ты меня бросишь, то я с жизнью покончу! Вот! Ну как тебе?

Брызгалов несколько оживился, но с сомнением сказал:

– А ты думаешь, она поверит? Простит?

– Конечно! Мне обязательно поверит! Прямо сейчас и позвоню. Буду требовать, чтобы она мне тебя отдала. Да тут любая от жадности только простит! Давай еще по одной для смелости.

Брызгалов еще сомневался, нервно ходил по комнате и хватался за сердце, но идеи лучше придумать не мог. Поэтому хлопнув еще по рюмашке, Любочка набрала номер незнакомой ей Тамары и наглым голосом сказала:

– Алло! Пригласите Тамару к телефону. Ах, это вы? Я Любовь Голицинская, думаю, ваш муж обо мне говорил! Так вот, я требую, чтобы вы отпустили Анатолия. Он явился ко мне сегодня и сказал, что не хочет иметь со мной никаких отношений, его жена, видите ли, святая женщина, и он все жизнь любил только свою Томочку, но недооценивал глубину своего чувства! Это что еще такое?! Я никому не позволю собой пользоваться! Мне молодой девушке голову морочил? Не на ту напали! Я ему сказала и вам говорю: если он ко мне не придет, я на себя руки наложу. Такие мужчины как Анатолий на дороге не валяются!

Женщина на другом конце провода просто опешила от такого напора. Но тот, кто хочет обманываться, быстро попадается на удочку. И немолодая уже женщина, всю жизнь прожившая с одним мужчиной, любившая его много-много лет, растившая его детей, отреагировала точно так, как предсказывала Люба:

– Так вы чужих мужей шантажом заманиваете! Можете делать с собой что хотите, но я точно знаю, что такие пройдохи как вы, только грозят. Бедный мой Анатолий, он оказался заложником собственной ошибки! Я позвоню ему. А с вами мне разговаривать не о чем.

Однако трубку Томара не бросила, и Люба успела закрепить успех:

– Ну и подавись своим Анатолием! Я такого жмота в жизни не видела, ни в ресторан приличный не поведет, ни колечка не подарит. Только и бормочет: «У меня дети, у меня дети!» Все только Томочке да оглоедам своим, – кривлялась Люба, – ничего хорошего от него не дождаться! Все разговор окончен!

Люба бросила трубку, схватила вино, быстро налила в бокал и залпом выпила.

– Ух, аж колени трясутся от страха! Жди, через полчаса позвонит. Успокоится, подумает и примет правильное решение.

– Люба, ты великая актриса, я тебе по гроб жизни благодарен, – Анатолий схватил ее за руки, расцеловал. – Кольцо прими в знак моей благодарности. И пусть оно напоминает обо мне, хоть иногда.

Он потянулся к ней для поцелуя, но Люба приложила пальчик к его губам и кокетливо рассмеялась:

– Анатолий, не шали, мы теперь только друзья.

Он немного помялся:

– Зря ты меня таким жадным выставила.

– Ты что! – возмутилась Люба, – это же ключевая фраза, она тебя только за одно это простит. Это значит, что ты мною просто пользовался и старался гулять без ущерба для семьи. Так что давай прощаться. А колечко красивое. Если ты настаиваешь, то пусть остается на память. Я тебе желаю счастья. Что-то я устала сегодня, хочется прилечь.

– Прости меня за все, Люба. Но, может быть, еще когда-нибудь увидимся, хотя бы как друзья. Отдыхай, я дверь захлопну.

После его ухода, Люба пересела в кресло, диван сегодня явно не приносил ни удачи, ни отдыха. Настроение у нее заметно улучшилось. Она была довольна своей изобретательностью – прямо добрая волшебница из сказки. Но все-таки она сильно переволновалась. Сердце бешено стучало – слишком много эмоций для одного вечера. Да и бутылку вина она все-таки приговорила. Теперь-то точно можно расслабиться. Все кто могли уже побывали у нее в гостях.

Люба удобно откинулась в кресле и закрыла глаза. Попробовала медитировать, как учили в каком-то пансионате: «Руки расслабляются, ноги расслабляются, я чувствую приятное тепло, оно разливается по моему телу». Но руки и ноги вдруг стали неподъемно тяжелыми и холодными, как глыбы льда, а сердцебиение становилось все сильнее. Люба захотела укрыться пледом, но не смогла ни встать, ни дотянуться до него. Все вокруг потеряло цвет, стало черно-белым, удаленным, каждый предмет, на который она смотрела, будто выплывал из какого-то мутного тягучего тумана. Разум был четким, но тело ему перестало подчиняться.

– Что со мной!?

Животный ужас поднялся откуда-то из груди. Громко, в бешеном ритме, на разрыв, в голове, в животе, в каждом пальце стучало сердце.

– Помогите! Мне страшно! – из последних сил закричала Люба, но губы лишь слегка зашевелились. – Мама!

Страх и отчаянное одиночество – последнее, что она испытала. Комната тонула в темноте.

Если бы Люба знала, от каких мелочей и случайностей зависит теперь ее жизнь…

ГЛАВА 5. Кофе, сигареты и неправильные мысли

Дима вернулся домой, вернее, в квартиру к Любе, около одиннадцати, уставший, с единственной мечтой о постели и теплом, податливом теле любимой женщины. Он открыл дверь своим ключом, включил бра в прихожей, переобулся