— Эх, мне бы тысчонок пятьдесят! — мечтательно проговорил благолепный старичок и смачно причмокнул губами. — Уж я бы…

Его мечте посочувствовали и остальные пансионеры и, забыв про бедолагу полицейского, начали горячо обсуждать, сколько кому необходимо денег для полного счастья. Тема, как водится, оказалась интересной и неисчерпаемой. Быть в одиночестве мне не хотелось и пришлось слушать весь этот вздор и даже посильно участвовать в обсуждении российских мечтаний.

Жило у фрау Липпгарт на пансионе, считая нас с Марьей Ивановной, всего шесть человек. Самым заметным был мечтательный старичок. Был он отставным чиновником, человеком, по многим признакам, весьма состоятельным, но почему-то не живущим своим домом и предпочевшим полный пансион лишним бытовым хлопотам.

Кроме отставного старичка, здесь обитали два ныне служащих мелких чиновника: коллежский и губернский секретари, мужчины уже в возрасте, очень похожие друг на друга, хотя внешне вроде бы совсем различные. Четвертым пансионером был приезжий помещик Курской губернии. Он четвертый месяц ждал решения своей судебной жалобы на самоуправство губернских чиновников в Сенате и томился от вынужденного безделья. Помещику было слегка за тридцать лет, но он успел сильно поседеть и показался мне типичным унылым склочником.

Общаться с Марьей Ивановной, по понятным причинам, я не мог — чувствовал свою вину перед Алей, да и пребывал не в том настроении, чтобы за кем-то ухаживать.

Однако, как ни странно, этой ночью ко мне вернулся оптимизм, и я стал, наконец, «адекватным». Утром, перевязав почти зажившую рану, я отправился в трактир, где недавно провел немало приятных минут в общении с дворцовыми истопниками, помогшими мне проникнуть во дворец и тайные застенки, в которых содержали жену.

Мой давний приятель истопник Евпатий сидел на своем обычном месте и рассказывал невнимательной публике о лидирующем положении печников в Российской государственности. Я присоединился к немногочисленным слушателям и даже принял участие в застолье. Внимательный слушатель вдохновил моего косноязычного друга, и он буквально набросился на меня со своими невразумительными рассказами. Пришлось повторить старый прием, освоенный мной еще в своем старом обличие, — заказать бутылку водки и закуску.

Когда истопник, жадный до халявы, дошел до нужной кондиции, я передал ему привет от его приятеля Алексея. Евпатий искренне обрадовался вести о любимом друге и посетовал, что тот внезапно, не предупредив, куда-то исчез. Из этого я сделал вывод, что истопники меня не предавали, мое посещение дворца никто не вычислил, и попал я в руки следователя Сил Силыча исключительно из-за его преступной корысти.

Для закрепления начинающейся дружбы, я заказал еще одну бутылку водки, и мой истопник окончательно расчувствовался. Несмотря на разницу в возрасте и положении, мы тут же стали закадычными приятелями. Сам Евпатий мне был не нужен, интерес представлял его родственник, старший истопник Иванов, и его близкое знакомство с хитроумной старушкой, Маканьей Никитичной. Эта мудрая женщина всю жизнь прослужила во дворце на самом низу иерархической лестницы, но к старости сумела стать очень влиятельной персоной, знающей многие государственные тайны и пути решения самых сложных интриг.

Когда в трактире появился старший истопник Иванов, его ожидал приятный сюрприз. Его протеже, подчиненный и родственник нашел очередного лоха, готового на халяву поить и кормить двух дворцовых придурков. Конечно, татарский парнишка был неподходящей компанией для двух высокопоставленных персон, но я вовремя высветил свое ордынское княжеское достоинство, и статус-кво был достигнут.

Теперь я по второму разу слушал знакомые до боли рассказы о значимости печного дела в управлении Российской империей. Похоже, что истопники не баловали своих случайных слушателей новыми идеями и различными трактовками своей роли в истории.

Все шло отлаженным порядком, в одних и тех же словах и выражениях. Даже шутки были все те же, обкатанные до полного совпадения интонаций и жестов.

Когда наша дружба окончательно упрочилась, я начал сбивать Иванова с привычной стези печного дела. Удавалось это с большим трудом. Меня интересовали «великосветские связи» истопника. Начали мы, как водится, с первого лица, императора, а кончили искомой старушкой. Иванова, вероятно, удивляла моя заинтересованность такой ничтожной по сравнению с государем персоной, но по скудости ума и под влиянием выпитого он не смог для себя четко сформулировать нелогичность такого странного интереса.

Однако, известно, кто платит, тот и заказывает музыку. Истопник начал рассказывать героическую биографию Макании или Маканьки (как он за глаза именовал великую старуху) и свое решающее влияние на ее судьбу. Я заворожено слушал и сделал вид, что старуха меня так заинтересовала, что я непременно хочу быть ей представленным. Иванов сгоряча пообещал завтра же нас свести.

Гуляли мы, таким образом, целый день до вечера. Все шло по старому сценарию: истопники напились, как сапожники, а я оставался почти трезвым, так как по слабости здоровья и мусульманскому вероисповеданию почти не употреблял спиртного.

Кончилось это тем, что ночевать мы пошли все вместе, в Зимний дворец.

Дворцовая прислуга жила довольно далеко от государевых помещений, тем не менее, оба великих истопника во дворце вели себя тихо и смирно. Павел за шум и пьянство вполне мог отправить и в Сибирь. Особенно он неистовствовал, когда шумели после десяти часов вечера. Мы окольными путями пробрались в помещение для самых незначительных слуг. Здесь, как и в любой людской этого времени, слуги спали как ни попадя, по несколько человек на полатях, лавках и вповалку на полу. Гомосексуальные отношения еще не вошли в моду, и особи одного пола друг на друга внимания не обращали. Мы втроем устроились на полу у стены, хотя Иванов как «обер-истопник» мог претендовать на место на полатях, в более комфортабельном помещении.

Утром, как и положено, слуги разошлись по своим рабочим местам, в людской остались только «зимние» специалисты, которых было довольно много. Лакейская праздность изобретательна на выдумку, и дворня развлекалась, кто во что горазд. Мои истопники страдали от жестокого бодуна, и на мои деньги был послан гонец за опохмелкой. Кроме водки, я поручил ему купить пару бутылок самого лучшего «дамского вина».

Вскоре здоровье Евпатия с товарищами было поправлено, и я едва смог остановить их на грани начала новой пьянки. Опохмеленному Иванову, как он ни выкручивался, пришлось идти на женскую половину, испрашивать аудиенцию у Макании Никитичны. Делать ему это категорически не хотелось. Я заподозрил, что между ними существует довольно большая иерархическая дистанция. Когда я впервые увидел старуху, она от скуки запросто болтала с истопником, но это, скорее всего, было для него редким везением.

Чтобы помочь Иванову преодолеть страх, я налил ему полный стакан водки, и он, как в прорубь головой, бросился исполнять обещание. Находись я в другом состоянии, мне было бы весьма любопытно понаблюдать за бытом царевой дворни. Теперь было не до того. Я с нетерпением ждал возвращения посла.