— Да, конечно, — пообещал я, продолжая удерживать ее.

— Грех это, — сказала женщина с какой-то безвольной обреченностью, как будто все, что должно было произойти, уже решено. — Потом сам жалеть будешь!

Ох, нельзя разговаривать с жаждущими мужчинами таким тоном! Кто же в такой момент думает о последствиях?

— Все будет хорошо, — опрометчиво обещал я, пытаясь поймать ее губы.

— Машка! Выходи! — потребовал из-за двери братец, прерывая наши отношения на самом интересном моменте.

— А ну, иди отсюда! — нервно закричал я. — На каторгу хочешь, мерзавец!

Марья Ивановна, не ожидавшая от меня такой нежданной прыти и резкости, отшатнулась в сторону. Видимо, мой юный вид никак не вязался с командирским тоном.

— Выходи, пожалеешь! — откликнулся Поликарп.

В дверь ударили чем-то тяжелым, так что она даже загудела.

— Ломайте! — приказал кому-то хозяин.

Застучали топоры.

Вместо того, чтобы выворачивать ее наружу, разбойники начали рубить филенку. Колотили они рьяно, но пока без особого успеха. Однако рано или поздно дверь все равно должна была развалиться. Нужно было на что-то решиться. Сеанс самолечения и, возможно, внезапно вспыхнувшая страсть почти вернули мне силы.

Я подошел к окну и выглянул во двор. Там нас поджидали двое крепких мужиков в городском мещанском платье. Они стояли не под окнами, а метрах в тридцати от дома. Увидев меня, закричали и начали угрожающе размахивать руками.

— Уходим через окно, — сказал я Марье Ивановне.

— Как так? — испугалась она, выглядывая следом за мной наружу. — Там же Ганька с Митькой!

— Бери мешок и прыгай за мной, — приказал я, заставляя ее взять мой «сидор» с деньгами. — Ничего не бойся, я с ними справлюсь!

Примеряясь к ударам топоров в дверь, я тяжелым стулом вышиб окно во двор.

Ганька с Митькой бросились к дому.

Я легко соскочил с подоконника во двор и навел пистолет на подбегающих противников. Они, уверенные в своем превосходстве, не озаботились даже запастись оружием.

— Бей его! — закричал один из них и кинулся прямо вперед.

Хлопнул негромкий выстрел. Разбойник споткнулся на бегу и, как бы задумчиво, остановился в пяти шагах от меня.

Второй, еще не поняв, что произошло, бросился на меня и напоролся горлом на острие клинка. Благородная сталь насквозь прошла сквозь мягкое тело, и разбойник, насаживаясь на смертоносный клинок, практически достал меня своим кулаком.

— Маша, быстрей! — закричал я, оглядываясь на дом.

Она выбросила наружу мешок с деньгами и неловко протискивалась через узкое для нее окно. Я вернулся ей помочь, машинально отмечая белизну кожи ее голых ног.

— Бежим! — закричал я, выдергивая женщину из узкого проема.

Путаясь в длинной юбке, она бросилась через двор к дальнему забору. Я, прихватив забытый ею на земле «сидор», побежал следом.

Внутри дома продолжали грохотать топоры — кажется, там ничего не услышали. После нервного порыва я боялся резкого спада, но ничего подобного не случилось, бежал я очень резво. Драться с оставшимися четырьмя вооруженными топорами и ружьем разбойниками желания не было никакого.

Мы беспрепятственно достигли плетня, окружавшего постоялый двор, и перебрались сквозь лаз на пустырь, поросший высокой травой. До ближайшего дома было метров триста. Я всучил мешок Марье Ивановне и как мог быстро пошел к видневшейся невдалеке дороге. Погони за нами до сих пор не было, видимо, дверь в комнату оказалась крепкой и еще не поддалась усилиям нападавших.

Тётка Марьи Ивановны жила на Васильевском острове, недалеко от Смоленского кладбища. Мы благополучно перебрались через Неву в районе Галерного маяка, расплатились с лодочником и оказались на 26-ой линии, Запал побега у меня уже прошел, и я с трудом поспевал за своей спутницей. Марья Ивановна, вначале полная решимости противостоять брату, начала скисать, трусить и все время убыстряла шаг.

— Боюсь я Поликарпа, — заговорила она, когда мы подходили к Смоленскому полю. — Найдет он нас у тетушки!

— Давай остановимся на каком-нибудь постоялом дворе, — предложил я.

— Ты, Хасбулат, брата не знаешь! Он теперь нас так не оставит. На дне моря сыщет!

Спорить с ней и успокаивать у меня не было ни сил, ни желания, к тому же она была права. Особого опасения ее Поликарп у меня не вызывал, но и лезть просто так на рожон было просто глупо.

— Давай снимем квартиру, — предложил я.

— Как мы ее нанимать будем?! Я в домашнем сарафане, а ты одет и того хуже. Враз молва до братца пойдет.

— Это не проблема, зайдем в одежную лавку или в портняжную мастерскую и купим новую одежду, — предложил я.

— Там, поди, даром не дадут, а хорошее платье больших денег стоит! Санкт-Петербург — это не ваша Хасбулатия!

— Да ладно, пошли, там разберемся, — легкомысленно сказал я, не обижаясь на ее столичный снобизм.

Однако особенно далеко уйти у нас не получилось. На Большом проспекте, куда мы свернули, было многолюдно, и странная парочка начала привлекать внимание. Ободранный татарский князек в грязных русских солдатских штанах, с разукрашенной драгоценными камнями восточной саблей на золотой перевязи, вызывал шутки, которые могли плохо для нас кончиться. Пришлось укрыться в первой встреченной немецкой мануфактурной лавке.

Заведение оказалось не для бедных, и хотя покупателей кроме нас там не было, русский приказчик встретил нас без восторга.

— Куда прешь, олух? — поинтересовался он, загораживая мне вход в торговый зал.

Я поглядел на него снизу вверх со всем высокомерием, на которое только был способен, и приказал:

— Подай-ка, братец, даме кресло!

Приказчик вначале опешил от такой наглости, но покосился на хозяина-немца, спешащего из глубины магазина, переломил законное возмущение и вместо того, чтобы вышвырнуть нас вон, вежливо, но со скрытым сарказмом, пригласил:

— Проходите, ваши сиятельства!

Мы с Марьей Ивановной не стали чиниться и прошли.

— Гутен абенд, — поздоровался я с немцем на его родном языке. — Вы имеете готовое платье?

— Добрый вечер! — ответил немец. — О да, мы имеем все, что вам может заблагорассудиться!

— Зер гут! — порадовал я его следующим выражением на его диалекте, после чего перешел на родной. — Моей фрау нужно новый гардероб.

— Пожалуйте, проходите! Ваша дама будет одета как пуппхен, — засуетился хозяин, игнорируя наш непрезентабельный вид.

— Как куколку ее одевать не нужно, — возразил я. — У фрау фатер генерал, и одеть ее нужно как тохтер генерала.