Крупнокалиберная пуля сажает на задние лапы слона, будучи выпущена из мощного нарезного штуцера, и отбрасывает к стене человека, если она послана из девятимиллиметрового «макарова».

Шок, непонимание (как же так?!), попытка поднять выпавший пистолет левой рукой, и… всплеск, разлетевшиеся мозги, красное пятно на шкафу красного дерева за спиной.

Все кончено.

Нет, не все. Зимин отер лицо левой рукой – оно было забрызгано кусочками мозга, кровью, на щеке прилип кусочек черепной коробки того, кто раньше был Самойлиным.

Глаза заливало, майор вытер брови, пощупал голову – длинная, довольно-таки глубокая рана, располосовавшая голову ближе к макушке. Но череп цел. Еще бы чуть-чуть…

Раны на голове сильно кровавят, даже если это всего лишь неопасная царапина – как сейчас. Желательно, конечно, ее заклеить, иначе так и будет заливать глаза, помешает прицеливанию.

Наклонился, достал из внутреннего кармана бывшего товарища чистый платок, прижал к голове, останавливая кровь. Белый квадратик налился красным, но Зимин знал – скоро подсохнет, и если не шевелить скальпом, кровотечение не возобновится. По крайней мере, с такой интенсивностью.

Теперь нужно было решить главную задачу – найти эту крысу, Головченко. Он должен быть где-то здесь, но где? Где-то потайная дверь и кнопка, ее открывающая. Самойлина, по понятным причинам, не спросишь, значит – нужно спросить кого-нибудь еще. Взять языка. Где?

Зимин поднял «хай-пауэр», прикинул на руке, на секунду задумался, затем отбросил полу пиджака Самойлина и удовлетворенно прищурился, увидев на кобуре скрытого ношения два запасных магазина. Самойлин всегда был запаслив и говаривал, что лишний магазин – никогда не лишний и лучше взять побольше патронов, чем банок тушенки. Еду всегда можно добыть, а вот патроны… Имеющий патроны – жив и сыт.

Перезарядил, бросил свой опустошенный пистолет, пошел к выходу, туда, где ему послышались стоны и шуршание. Осторожно выглянул из-за косяка, готовый тут же нырнуть обратно, но опасения оказались напрасны. Возле порога лежали трое мертвых телохранителей, одетых в черные костюмы (Что за любовь к такой униформе? «Людей в черном» насмотрелись?! Пижоны…), как и остальные, и от них тянулся кровавый след в коридор, будто кто-то осторожно полз, подтягивая тело на руках.

Так и оказалось. Парень лет тридцати лежал в коридоре и пытался дотянуться до дверной ручки, каждый раз падая вниз и тихо, с шипением матерясь. Увидев Зимина, он скривил губы, опустился на пол на бок и смотрел, как майор подходит, с выражением лица обреченного на смерть узника.

– Это не я! Это не я их убил! – тихо сказал он и закашлялся, отчего из его рта вырвались красные брызги и на губах вздулись розовые пузырьки слюны. Зимин тут же с ходу определил – похоже, что задето легкое и сейчас его наполняет кровь. – Это все Самойлин! Ему Головченко приказал! Я только следил за ее передвижениями, а в квартиру поднимались Самойлин и Брагин! Брагина ты убил!

– Ты знаешь, где прячется Головченко? – мягко спросил Зимин, которому хотелось тут же всадить в макушку парня всю обойму чешского пистолета.

– Там у него… комната отдыха, она же… она же убежище! На всякий… всякий случай! – задыхаясь, сказал парень, бледнея и заливаясь кровью изо рта. – Там потайная кнопка, в шкафу! За книгами! Он книг-то, сука, не читает, это только ширма! Кнопка там! Вызови мне «Скорую»! «Скорую»!

– Не нужна тебе «Скорая». – Зимин равнодушно пожал плечами, поворачиваясь и отходя на несколько шагов. – Не надо было за ней следить!

Он на миг обернулся и выстрелом снес верхушку черепа раненого. Не глядя на результаты выстрела, отвернулся и пошел в кабинет Головченко.

Кнопка нашлась довольно быстро – пришлось скинуть на пол нетронутые, никогда не открываемые хозяином кабинета книги на английском, немецком, испанском языках. Тисненые золотые переплеты, дорогая мелованная бумага – они рухнули в лужу крови, пропитываясь ей, как кусок хлеба вишневым вареньем.

«Когда говорят пушки – не до книг!» – подумалось Зимину, и он нажал кнопку-квадратик, почти неразличимый на фоне дубовой панели. Раздался негромкий щелчок, и вся стена медленно и плавно отъехала в сторону, обнажив довольно широкий коридор, в котором могли пройти в ряд четыре плечистых человека. Коридор был длиной около пяти метров и упирался в дверь наподобие той, что вела в кабинет Головченко.

Зимин внезапно пожалел, что не взял автомат у телохранителей из приемной, но, повинуясь импульсу, возвращаться не стал. Стоило довериться интуиции.

Он посмотрел по сторонам, заметил на стене такой же квадратик, как и тот, что был вделан в шкаф. Нажал его, тут же загорелся свет, озаривший коридор, и стена позади начала закрываться. Когда она уже почти закрылась, ударили автоматные очереди, и пули прошли рядом с Зиминым, прижавшимся к стене. Потом кто-то повелительно крикнул, огонь прекратился, а дверь закрылась, отрезав майора от всего мира.

Подняв пистолет, выстрелил в кнопку – сверкнули искры, запахло паленой изоляцией, погас свет. И тут же раздался щелчок – дверь, которая была заперта изнутри на электромагнитный замок, открылась. Система, которая предполагала возможность обесточивания здания, предусматривала автоматическое открытие электрических замков – в противном случае те, кто находился внутри комнаты, были обречены на некоторое время стать ее узниками, а этого допустить было нельзя.

Зимин что-то подобное и предполагал, потому ничуть не удивился происшедшему и, не теряя времени, толкнул дверь ногой и влетел внутрь, группируясь в воздухе, упал на пол, перекатился, ловя на прицел все, что шевелится.

Шевелились в комнате двое – мужчина лет пятидесяти, может, чуть больше, и красивая длинноногая брюнетка с короткой прической, модельной внешности. Брюнетка сидела на кровати, зажав уши руками, а мужчина, стоя рядом, палил в дверной проем, из которого появился Зимин, из такого же короткоствольного автомата, который был у телохранителей. Палил довольно уверенно, чувствовался опыт лихих девяностых, но недостаточно верно с тактической точки зрения – Зимин проскользнул по полу ниже хлещущей свинцом смертоносной струи и, откатившись в сторону, двумя, почти слившимися воедино выстрелами нейтрализовал противника, перебив ему обе руки – у локтя и у плеча.

Головченко выронил автомат, едва не ударив им по обтянутой черным чулком ноге секретарши, та завизжала, вскочила и начала трясти руками перед грудью, будто сбрасывала противного паука. Визг был очень громким, но после пальбы из автомата без глушителя в закрытом помещении в уши Зимина будто наложили ваты, и визг девицы показался больше похожим на писк здоровенной крысы, чем на человеческий голос. Потом она затихла, застыла, прижав к груди руки, сжав пальцы в кулаки и сгорбившись, будто ожидая, что страшный незнакомец сейчас, сию секунду разорвет ее на части, как разъяренный медведь.

Хозяин комнаты сидел на кровати, лицо его было искажено гримасой боли, но был он на удивление спокоен. Посмотрев на Зимина в упор, Головченко попытался улыбнуться правой стороной рта и с нарочитым смехом в голосе сказал: