Я развеяла пугающее видение и признала Иркину правоту:

— Да, полагаю, он привел Кулишкину к люку живой.

— Конечно! — обрадовалась моему с ней согласию подружка. — Завлек на уединенный газон в прогулочном режиме, пообещав показать что-нибудь особо интересное — здоровенную кротовью нору, красивый мухомор, дохлую змею или там осиное гнездо…

Я снова кивнула. Мы с Иркой обе мамы мальчиков, так что представления об особо интересном у нас примерно одинаковые.

— Значит, можно предположить, что убийца — стародавний житель этого района и часто гуляет в Городском Саду, — подытожила я. — Поспрашивать бы аборигенов — парковый персонал или окрестных бабушек…

— Бабушка — это не только пирожки и носки из домашней пряжи, — поддакнула Ирка, вспомнив блага, получаемые от собственных бабушек. — Бабушка — это еще и источник информации!

— И поставщик картин с яйцами, — смешливо напомнила я «Пасху в Палехе», решив, что тема закрыта.

Ан нет!

Ирка сунула голову в дыру, оставшуюся в зеленой изгороди, и приветливо помахала ручкой дедульке на том самом газоне:

— О, а вот и источник информации!

— И вонючей краски, — пробормотала я, тоже заглянув в пролом и увидев, как дед выплескивает на серую бетонную плиту зеленую жижу из ведерка.

Плита, кстати, помещалась именно там, где еще недавно был люк. Очевидно, администрация парка приняла решительные меры к тому, чтобы максимально затруднить живым и мертвым гражданам доступ в колодец. Тут мне припомнился демарш пенсионерки Костровой Марии Никаноровны, забросавшей администрацию парка камнями и обвинениями в нерадивости. Зря она так. Стараются люди, работают!

— Здорово, дедуля! — тем временем радостно приветствовала паркового труженика Ирка. — А что это вы тут делаете?

— Здорово, девчата! — с готовностью отозвался бодрый дед и ответно помахал Ирке большой малярной кистью. — А я тут, можно сказать, молодость вспоминаю! В солдатах вот так же траву у казармы красил, когда генерал приезжал!

— А зачем же вы ее красите? — Ирка кивнула на плиту, уже богато декорированную растекающейся зеленой лужей.

— А чтобы в глаза не бросалась! — Дед мазнул по краске кистью.

— А вообще плита зачем?

— А чтобы бабы-дуры в люк не бросались!

— Может, она не сама? — обиделась за всех баб-дур подружка, только что успевшая сформировать свою собственную версию событий.

— Не сама! — фыркнул дед. — Не сама — это когда в пластиковом мешке с кирпичами! Тогда точно не сама! А когда в мини-юбке и на каблуках, то сама дура!

— Интересная логика! — Ирка фыркнула и подбоченилась, явно готовясь к спору, но я ее подвинула, чтобы спросить:

— А было такое, что и в мешке с кирпичами?! Когда, где?

— А в нашем озере! — Дед мотнул головой, и встроенная карта водных сооружений в моей голове с готовностью высветила нужный объект — тихий пруд с уточками. — Лет пять назад его впервые чистили, воду спустили и мно-о-о-ого чего на дне нашли! В том числе и мертвую бабу в мешке.

— Свинство какое! — сердито воскликнула Ирка, не потерявшая желания поскандалить. — Странное дело, почему все трупы в парке — женские? Это попахивает дискриминацией по половому признаку!

— Но, но, девки! — заробел дед. — Чет не нравится мне, как вы на меня смотрите!

— Правда, Ирка, чего ты? — Я потянула подружку прочь от газона. — Не убивать же дедулю за мужской шовинизм!

— Да, да, стар я уже половые несправедливости исправлять! — поддержал меня дед и старательно зашаркал кистью, показывая, что все, разговор окончен, он очень занят трудовым процессом.

Мы пошли дальше, и уже на остановке, дожидаясь трамвая, Ирка перестала презлобно сопеть и нормальным голосом сказала:

— Пять лет — это, считай, недавно. Если убийца Кулишкиной — местный старожил, то не он ли и ту, другую женщину извел и в озеро пристроил?

— Интересная версия, — согласилась я. — Но стиль-то другой.

— Так и времена меняются! Озеро теперь чистят каждый год! Опять же если Кулишкина в люк не помещалась, то и мешок для нее нужен был здоровенный, может, у убийцы таких не было? Вот и пришлось ему поменять манеру.

— Думаешь, надо разузнать насчет того убийства, что с мешком и кирпичами?

— Однозначно, Шерлок!

Тут подъехал трамвай, и мы с моим Ватсоном поехали на радио.

Встретили нас там как родных, в смысле, как своих: кофе не предложили, зато с порога потребовали денег.

— Сдаем на Кутикову! — воинственно прогудела тетка в зеленом вельветовом комбинезоне, в ожидании взносов часто встряхивая картонную коробку с нацарапанной на ней красным маркером надписью «На Кутикову!».

Я слегка прищурилась, и у меня возникло полное ощущение, будто передо мной нетерпеливо взрыкивающий танк — тетка была даже крупнее, чем Ирка, а в моей подружке больше ста кило. Но Ирка во всех смыслах большая красавица, этой же даме не мешало бы не только похудеть, но и сбрить усы, которые она густо замазала тональным кремом, отчего они не исчезли, но приобрели выразительные скульптурные очертания.

— Сдаем, сдаем! — поторопила нас тетка, и скульптурные усы в помпезном сталинском стиле зашевелились, как лепнина на стене дома в момент землетрясения.

Я осознала, что неприлично засмотрелась на чужой волосяной декор, встряхнулась и заглянула за бронетанковую тетю, подсознательно ожидая узреть там Новосельцева с бронзовой лошадью, но увидела только вчерашнюю секретаршу за стойкой.

Вчерашнюю — это не в смысле некондиционную, а в смысле ту самую, с которой я уже общалась вчера. Хотя вид у девушки действительно был кислый, как молоко второй свежести.

— Доброе утро! — сказала я вежливо.

Секретарша вздохнула.

— Не доброе? — встревожилась я.

Вообще — да, приятно, конечно, что нас с подружкой уже приняли в ряды дружного коллектива радиостанции, но утро, начатое со сдачи чего бы то ни было (за исключением яда), у меня лично добрым не считается.

— Сдаем на Кутикову! — напомнила сборщица подати.

— Конечно, конечно! Лен, я сдам за двоих. — Ирка полезла за кошельком. — А что у нее — день рождения?

— Наоборот!

Дама-танк плотнее прижала к груди коробку и выкатилась в коридор, продолжая там призывно гудеть:

— Сдаем на Кутикову! Кто еще на Кутикову не сдал? Сдаем!

— Что значит «наоборот»? — Ирка наморщила лоб.

— И кто такая эта Кутикова? — спросила я, уже догадываясь: — Была…

— Она была у нас диктором, — охотно объяснила секретарша, символически промокнув краешек красиво нарисованного сухого глаза бумажной салфеткой. — Приятная девушка, абсолютно неконфликтная, тихая такая, незаметная… Да вы ее видели вчера. Соня Кутикова, худенькая такая брюнеточка.