А потом я забыла про Соню, потому что от остановки к моему дому мы снова шли через Городской Сад, на сей раз проложив маршрут таким образом, чтобы мимоходом прогуляться у пруда с лебедями и уточками. Просто Ирка вспомнила, что у нее в сумке есть позавчерашняя булка, которую ее мелкие понадкусывали, но не доели, и возжелала покормить пернатых. А пока она методично забрасывала уточек хлебным мякишем, я с опаской, которой ранее не испытывала, осматривала буро-зеленую воду и думала: интересно, а что там, на дне? Может, еще труп-другой?!

Очень захотелось подбить администрацию парка незамедлительно спустить воду и исследовать дно пруда, но я не придумала, как это сделать. Поэтому решила выяснить что можно о жуткой находке пятилетней давности, и с этой целью позвонила Максиму Касатикову. А что? Пусть привыкает! Лазарчук наш уже немолод, настоящему полковнику скоро на покой, будем готовить ему достойную смену…

Позвонила я Максу поздно вечером (по опыту знаю, суровых ментов надо брать врасплох, тогда они мягче) и начала на редкость задушевно:

— Касатиков, рыбонька моя!

Ну невозможно же строго цукать человека с такой фамилией! То есть старшие товарищи Максимушки наверняка бестрепетно рявкают: «Касатиков, равняйсь-смирно! Упал-отжался!», но я-то не черствый мент.

— Ой, кто это? — жалобным детским голосом пролепетал Максимушка, и я догадалась, что ему совсем не хочется услышать в ответ мое имя.

А Ирка на людоедской улыбочке одобрительно заметила:

— Похоже, снова тепленьким взяла, в постельке!

Тут я подумала — а чего стесняться, в самом-то деле? Он уже видел меня в пижаме и без косметики, я щупала под одеялом его волосатые коленки — какие теперь могут быть между нами высокие дипломатические отношения? Вполне могу обойтись без церемоний!

И я спросила в лоб:

— Ты знаешь, что пять лет назад в нашем парковом озере с уточками нашли мешок с кирпичами и женским трупом?

— Я бы поставила труп на первое место, а кирпичи на второе, — покритиковала меня подружка. — Все-таки мы не строительными материалами интересуемся…

— Пять лет назад я был курсантом Академии МВД, жил в столице, — сквозь зевок ностальгически припомнил Касатиков в трубке, и не досказанное им «и вас не знал, какое было счастье!» я угадала сама, отчего искренне возмутилась:

— Это не повод отказаться от возможности заполнить вопиющий пробел в знании криминальной истории родного города!

— А что было бы поводом? — без особой надежды поинтересовался лейтенант. — В смысле, может, у меня еще есть шанс прекратить этот разговор и спать дальше? Мне завтра снова рано вставать…

— Прекратить — нет, а вот закончить побыстрее — да, это можно! — обрадовала я несчастного. — Просто пообещай, что завтра же разузнаешь и перескажешь нам подробности того давнего дела, и спи себе дальше!

— Это было пять лет назад? Так то дело уже, наверное, давно закрыто!

— Прекрасно, значит, ты не выдашь нам тайну следствия!

— Ладно, узнаю и расскажу, только не звоните мне больше, пожалуйста! — И лейтенант отключился, успев еще озабоченно пробормотать что-то вроде «труп в мешке, мешок в озере, озеро в парке» — заметки себе на память сделал, не иначе.

— Дети, в школу собирайтесь!

— Ты издеваешься?!

Уже и школа неактуальна, и детей в доме нет, а она все голосит! Канарейка! Соловушка! Королек — птичка певчая!

Тут мне кстати попалась на глаза книжка, забытая вчера на полу у кровати, я мстительно ухмыльнулась и вооружилась увесистым томом. Не про певчую птичка — про преступление и наказание, самое то в нашем случае!

Будильница тем временем что-то медлила с исполнением второй строчки про петушка, но я была так зла, что не придала этому значения.

Напрасно. Оказывается, будильницу успела выключить Ирка, которая, надо полагать, ее и завела. Когда я бесшумной поступью индейца на тропе войны шагнула в детскую, где ночевала подруга, с убойной дозой русской классики в опасном замахе, Ирка уже стояла посреди комнаты с высоко поднятой чугунной сковородой.

Я не могла не отметить, что сцена получилась красивая и интригующая. Прекрасное солнечное утро, тюлевые занавески просвечивают розовым и золотым, поют птички, молчит будильница, и гордо высятся одна напротив другой две грозные воительницы в нижнем белье — одна со сковородкой, другая с Достоевским. Есть, есть еще женщины в русских селеньях!

Какого фига Ирка с утра пораньше приволокла к себе в комнату увесистую квадратную сковороду-гриль из натурального чугуна, было решительно непонятно, но выглядела она с этим необычным аксессуаром весьма героически. Могучая такая Брунгильда, белокожая и рыжеволосая, одетая в одно лишь целомудренное хлопковое бронебелье в пасторальный цветочек. В воздетой вверх руке — увесистая сковорода, на лице — выражение глубокой сосредоточенности. Была бы в тоге и короне — легко сошла бы за модель американской статуи Свободы, а так больше на классическую советскую девушку с веслом похожа…

И я спросила:

— А где весло?

— А есть весло? — Каменное лицо подобия статуи оживилось.

— Весла нет, — призналась я, опуская загодя занесенный для смертельного удара книжный том. — А тебе зачем?

— Затем, что у тебя в доме нет подходящих для меня гантелей. — Ирка опустила руку со сковородкой, но не совсем — простерла ее параллельно полу. — Твои по три кило, Колюшины по семь, а мне нужны пятикилограммовые…

Она крякнула, перехватила сковороду левой рукой и потрясла затекшей правой.

— Могу еще предложить пудовую гирю нашего папы, — сообщила я, уяснив наконец, к чему эти упражнения с кухонной утварью: подружка просто делает утреннюю зарядку. — Что еще у нас есть тяжелого? Пара старых автомобильных аккумуляторов, оба килограммов по десять… Тренога для новогодней елки, килограмма четыре минимум… Ну и моя женская доля — тяжелая, как бревно Ленина на субботнике, но ее я тебе не предлагаю, у тебя своя такая же.

— Богатый ассортимент, — усмехнулась Ирка и снова подняла сковороду, как бадминтонную ракетку.

— Опусти уже ее, а? — попросила я, малость нервничая. — Уронишь — будешь остаток жизни скакать на деревянной ноге, а мне придется вмятину в паркете циклевать, зачем нам это?

— Затем, что красота стоит жертв! — заявила подружка, но сковородку все-таки опустила: видимо, жертвовать ногой ей показалось чрезмерным.

— Дай сюда. — Я отняла у физкультурницы сковородку и, пригибаясь под ее тяжестью, ушла на кухню.

Уже оттуда спросила:

— Что ты хочешь на завтрак? Блины, оладьи, сырники, омлет…

— Обезжиренный кефир и черный кофе без сахара!

— Похоже, она уже роняла сковородку, но не на ногу, а на голову! — всполошился мой внутренний голос.