– Нет, мам, нарочно! – очень тихо сказала я.

– Нарочно? – изумленно переспросила мама.

– Я бросила в него щетку… То есть в меня, в мое отражение.

– О боже, – сказала мама и заплакала.

– Мама, прости! Я заплачу€ за него из своих карманных денег! Пожалуйста, не плачь!

– Я не из-за зеркала плачу, а из-за того, что папа поступил по-свински, расстроил тебя. Наговорил глупых гадостей. Солнышко, ты очень хорошенькая! Твои волосы в своем естественном виде такие мягкие, блестящие, и глаза у тебя красивые, и щечки розовые, и кожа чудесная, такая нежная! Не огорчайся из-за папы, моя маленькая!

– Ты сама из-за него огорчаешься.

– Да, правда… Ничего, я постараюсь давать ему отпор! Знаю, он нервничает, у него неприятности на работе, но нельзя же это вымещать на нас!

Мама посмотрела на зеркало, провела пальцем вдоль трещины.

– Можно его как-нибудь починить? – спросила я.

– Не говори ерунду, – сказала мама.

– Что же делать?

– Очень просто – купим другое зеркало, а это потихоньку вынесем на помойку.

– Мама, оно же сотни фунтов стоит! А у меня от денег на подарок для Роны осталось всего семь фунтов.

– Глупенькая, это я куплю новое зеркало!

– Мама, у тебя совсем нет денег!

Папа не хотел, чтобы мама работала, даже в его фирме. Он говорил, у нее теперь одна работа: содержать в порядке наш счастливый дом. И денег ей не давал. Если нужно сделать какие-нибудь покупки, мама каждый раз должна была просить, чтобы он их оплатил. Папа даже не разрешил ей завести собственную кредитную карточку.

Мама задумчиво прикусила ноготь.

– Что-нибудь продам, – решила она. – Пару колечек или, может быть, ожерелье.

– Мам, так нечестно, это же я разбила зеркало! Давай я продам свои украшения?

У меня были золотая цепочка с настоящим бриллиантиком, еще серебряный браслет, бусы из бирюзы и маленькое золотое колечко с моими инициалами.

– Вряд ли за твои украшения много дадут, а у меня их масса. Я уже продавала одну-две вещички в том, знаешь, ювелирном магазине около рынка. Очень нужно было.

– Ох, мам!

Я знала, что эти деньги мама потратила на меня. Иногда по субботам она возила меня в Лондон, в разные художественные галереи. Папе мы не говорили – он терпеть не мог живопись. Кричал, что все эти шедевры старых мастеров – сплошь религиозная нудятина, а современное искусство – чушь и жульничество. Маме, по-моему, тоже в галереях было скучновато. Она часто зевала и потирала поясницу, но героически шла вперед в своих туфлях на каблучках. И открытки мне покупала с моими любимыми картинами, а я их наклеивала в альбомы. У меня собралась целая мини-галерея – можно смотреть, когда захочется.

– Вот вырасту, стану художницей и накуплю тебе много-много всего! – сказала я.

– Считается, что все талантливые художники живут впроголодь на чердаках, – ответила мама. – Вот и мы с тобой будем сидеть на хлебе и воде! Кстати, вспомнила – хочешь сегодня заняться готовкой?

– Готовкой? – Я даже глаза вытаращила.

– Да, а что? Хочу испечь печенье. Ты сможешь взять его с собой в школу, угостишь девочек.

Я вдруг сообразила, к чему она ведет.

– Чтобы они начали звать меня Печенькой?

– Почему не попробовать?

– Ой, мама, ты такая хорошая! Только… – Я запнулась. – Ты умеешь печь печенье?

– Конечно, умею! То есть… Вряд ли это так уж трудно. Помнишь, как мы с тобой пекли кексики?

Я помнила. Кексики мы делали из готовой смеси, и все равно получилось ужасно. Мы добавили слишком много яиц – думали, так будет вкуснее. И поставили противень в духовку на самый верх, чтобы кексы подрумянились. А они сгорели до черноты, но внутри остались жидкими. Мы все равно их намазали сверху глазурью, я все съела и сказала – очень вкусно. Может быть, зря?

– Мам, а у тебя есть готовая смесь для печенья?

– По-моему, такой не бывает. Придется все делать самим, – ответила мама.

Сначала мы позавтракали кукурузными хлопьями с молоком, а потом закатали рукава и взялись за печенье. Мама нашла в дальнем углу шкафа старый пакет муки – еще с тех пор, когда мы в детском саду лепили фигурки из смеси муки с водой. Мама разбила в муку яйцо и добавила чуть-чуть молока. Мы долго месили тесто. В конце концов получились два больших кома. Мы их обминали, пока они не сделались круглыми и ровными.

Я сказала:

– Такие симпатичные! Надо их чем-то раскатать!

Скалки у нас не было. Мама взяла вместо нее бутылку вина. Формочек для вырезания тоже не было, но мама отвинтила крышку от банки с вареньем и стала вырезать из тонко раскатанного теста кружочки.

– А я сделаю человечков! – объявила я.

– Таких, как пряничный человечек? – спросила мама.

– Вроде того.

Я сделала из теста фигурку женщины – очень аккуратно вырезала юбку, а к бледным ножкам прилепила туфельки на каблуках. Оторвала несколько кусочков теста и раскатала их в длинные тонкие колбаски, пальцами закрутила в виде кудряшек и приделала к голове женщины. Булавкой процарапала на лице большие глаза, маленький носик и улыбающийся рот. Я и сама улыбалась, бережно укладывая ее на противень.

Потом сделала еще одну фигурку – поменьше ростом и почти квадратную. Слепила ей платье из теста и пышную прическу. Глаза получились косыми, нос пупырем, а рот печально скривился. Я подумала, да и обрезала ей волосы – пусть будет короткая мальчишеская стрижка. Стало даже лучше. Я отлепила нарядное платье и сделала штаны из теста. Она прямо похорошела. Я чуть-чуть подправила рот, и девочка заулыбалась.

Мама подошла посмотреть на готовые фигурки.

– Красавица, как здорово! Это я? А это кто? Какой-то мальчик? Ой, нет, это ты с короткими волосами! Такая лапочка!

Я сказала:

– Хочу короткую стрижку! Как ты думаешь, папа очень рассердится, если я подстригусь?

Мама только головой затрясла:

– Даже не думай!

Я подвинула девочку из теста поближе к ее маме и начала лепить из теста мужчину.

– Это папа? – спросила мама.

Я не ответила.

Сначала я сделала туловище, потом прикрепила к нему руки и ноги. Булавкой нарисовала на рубашке клеточки, а на длинные ноги надела удобные джинсы. Целую вечность процарапывала булавкой лицо – все старалась придать ему доброе, ласковое выражение. Конечно, это был не папа.