— Прошло всего несколько недель после твоего отъезда, и с Сарой произошло несчастье во время конной прогулки. Она едва не умерла и ни за что не смогла бы снова ходить, если бы не ее упорство. Лошадь, правда, пришлось умертвить. Это была прелестная серая кобылка, ее звали Осенняя паутинка. — Лицо Росса стало жестким. — Я иногда спрашивал себя: а может быть, это несчастье — следствие ее расстройства и тревог из-за нас с тобой? Она ведь очень переживала случившееся. И потом Сара никогда не была беспечной, особенно во время верховой езды.

Джулиет проглотила заключавшееся в его словах обвинение. Она хотела отмести его, но не смогла, ибо Росс был прав: какой-какой, а уж беспечной Сару не назовешь. Джулиет с трудом сглотнула застрявший в горле ком. «Все эти годы я думала, что моя подруга счастлива, а она мучилась от боли, отчаяния и одиночества, от утраты того, которого любила. И вполне вероятно, что некая доля вины в происшедшем лежит и на мне. Каждое действие вызывает противодействие, и я никогда не узнаю, какие еще последствия вызвало мое безумное бегство из Англии».

— А как теперь Сара? — сдавленно спросила Джулиет.

Росс немного расслабился.

— Лучше и быть не может. Она замужем за моим приятелем, и они просто очарованы друг другом. Майкл подходит ей куда больше, чем тот молодой безвкусный болван, что бросил ее.

«Значит, последствия моих поступков, возможно, не так уж плохи. А может, — с долей фатализма, который развился у нее за годы жизни на Востоке, подумала она, — я была лишь маленьким звеном в цепочке судьбы Сары. И теперь наконец Сара счастлива».

Задумавшись, Джулия краешком глаза заметила быстрое движение, но'вовремя не отреагировала, и холеная черная кошка одним прыжком очутилась на столе. Скатерть под ее тяжестью заскользила, и животное остановилось только у блюда с барашком. Вид у нее был столь же изумленный, как и у Росса.

— Шахерезада! — смущенно воскликнула Джулиет и схватила кошку на руки. — Извини, Росс. Когда я работаю, она обычно спит здесь, на столе. Наверное, она решила, что все как всегда, и вздумала присоединиться… Вряд ли она пожелала отведать какого-либо блюда, ибо она никогда не мешает, когда я обедаю по-восточному.

Росс с улыбкой наблюдал, как Шахерезада оживленно изучала яства на столе.

— Может, она и не собиралась, однако теперь хочет пойти на уступки. — Взяв небольшой кусочек барашка, он перегнулся через стол и протянул лакомство кошке. Та с жадностью заглотила его.

— Ты развращаешь кошку, — печально заметила Джулиет, в то время как Шахерезада сопротивлялась в руках хозяйки. — Если она привыкнет, что ее награждают за вмешательство во время обеда, она сделается невыносимой.

Радость, ненадолго озарившая лицо Росса, угасла. Он откинулся на спинку стула.

— Прошу прощения.

Джулиет закусила губу, сожалея о своих словах. На протяжении всего вечера Росс держался на расстоянии, был бесстрастен, вежлив и в то же время опасен. У нее даже холодело все внутри — так ей хотелось, чтобы он взорвался, хоть как-нибудь вспылил. «И вот, едва только Росс расслабился, несколькими неосторожными, язвительными фразами я подавила этот его настрой».

К счастью, в этот момент явилась Фатима, шестилетняя любимица Джулиет.

— Простите меня, Гул-и Сарахи, — произнесла девочка, поспешно вбегая в комнату. — Шахерезада убежала от меня. — И тут ребенок остановился и широко раскрытыми глазами уставился на Росса. — Гул-и Сарахи? — вопросительно пролепетала она, не понимая, кто эта странно одетая женщина.

— Это я, Фатима, — уверила ее Джулиет. — Я надела одежду моего народа в честь приезда этого джентльмена, лорда Росса Карлайла. Он… мой старый друг с родины.

Девочка перевела взгляд на Росса и тотчас вспыхнула и натянула паранджу, так что остались видны лишь ее блестящие завороженные глаза. Джулиет довольно холодно отметила про себя, что ее муж часто производит на женщин подобное впечатление. В этой части света рост и цвет волос Росса делали его больше, чем простым смертным.

Оторвав кошку от своей кашемировой шали, Джулиет сказала:

— На, дорогая, возьми Шахерезаду и иди спать.

Затем Джулиет крепко обняла девочку и угостила пирожным. Фатима чуть задержалась у дверных портьер, затем вежливо поклонилась, еще раз поглядела на Росса и умчалась прочь.

Когда ребенок ушел, Росс спросил:

— Это твоя дочь?

— О Боже, нет! — обескураженно ответила Джулиет. — Это младшая дочь Салеха. — Впрочем, не стоило особенно удивляться этому вопросу: ведь Росс не знал, что она делала в эти прошедшие двенадцать лет. Вернее, не делала.

Взбудораженная собственными мыслями, Джулиет встала из-за стола и убрала пустые тарелки и остатки пищи.

— Может, кофе? По-французски, по-арабски или по-турецки?

Когда он кивнул, Джулиет наполнила чашечки из кофейника, который подогревался над свечой, а потом поставила их на стол. Росс при свете лампы выглядел как сама английская элегантность в миниатюре. Джулиет это напомнило вечера в Чепелгейте, где они проводили немало часов, беседуя за послеобеденным кофе. Они затрагивали любые темы, которые только можно было себе вообразить.

И хотя Джулиет понимала, что лучше бы ей не вспоминать, она против воли негромко произнесла:

— Странно!.. В этом платье и с тобой, сидящим напротив, я снова чувствую себя леди Росс Карлайл.

— Но ты не леди Росс Карлайл, — бесстрастно отозвался он. — Уже нет.

Джулиет оцепенела. Она словно застыла на мгновение. Некоторым образом для нее эти слова стали большим потрясением, нежели когда она увидела Росса, лежащим без явных признаков жизни. Несмотря на то что в своем последнем письме мужу она упрашивала его развестись, женщина испытывала эгоистическое удовольствие из-за того, что он этого не сделал. Несмотря на все годы и мили, отделявшие их, она находила тайное успокоение в том, что они по-прежиему муж и жена, и в том, что некая незримая нить соединяет ее с Россом. И вот теперь утрата этой связи ранила ее гораздо больше, чем она ожидала.

Заставляя себя держаться бесстрастно, она произнесла:

— Значит, ты наконец получил развод, как я предлагала тебе несколько лет назад? Удивительно, отчего мой адвокат не сообщил мне об этом. Наверное, письмо затерялось. — Она поставила на стол тарелку с пирожными, села и спрятала руки в шали, чтобы он не видел, как они дрожат. — Ты женился вторично?

— Я не разводился с тобой. Английские законы с тех пор не изменились, и единственным основанием для развода по-прежнему является адюльтер. — Он размешал сахар в чашечке и, не меняя тона, продолжил:

— Твое перемещение по Средиземноморью породило множество слухов, и если бы четверть из них оказалась правдой, ты бы наверняка заставила смущенных богачей изменить их взгляды на адюльтер. Однако для того чтобы получить свидетельство о разводе, потребовался бы грязный публичный процесс. Я не желал подвергать этому ни себя, ни мою семью. Наш брак вызвал и без того немало пересудов, и с меня вполне достаточно. — Росс говорил очень тихо, и тем не менее за внешним спокойствием чувствовалось, как в нем пульсируют боль и ярость.